Михаил Азаров - Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир
Принесший мне записку эту лакей, усадил меня в дрожки, и я поехала в Литовский дворец, со страхом думая, как-то я попаду туда. Меня проводили в большую желтую залу дворца, и я пила чай на том самом столе, где Александр I начертал план отступления из Москвы, а Наполеон, на другой день, план своего вступления в Москву. Чернильница, перья и другие принадлежности стола остались нетронутыми; русские второпях оставили их, а французы забыли унести.
На другой день мы отправились в Вену. На границе, при осмотре паспортов, мою Жозефину чуть не заподозрили в убийстве меня: она была записана на моем паспорте, и на вопрос, где же я, не знала, что сказать, потому что я была с великим князем.
Узнав об этом, я, с опасностью переломать себе руки и ноги, выскочила из вагона великого князя со стороны противоположной сходу, и, прокравшись в свое купе, удивила своим появлением разыскивавших меня полицейских, которые, кажется, смекнули, в чем дело, но не осмелились меня допрашивать.
Отец Николая, не желая ехать к своей жене, жившей в Мариенбурге около Мюнхена, послал туда сына. Великая княгиня лечилась там, у одной знахарки, которую считали ниспосланной самим Провидением для спасения ее души и тела. Она исполняла все ее приказания. Однажды великой княгине не спалось. Шарлатанка потребовала ее матрац и вскоре возвратила, объявив, что причина бессонницы великой княгини в разных щепочках и булавках найденных ею в тюфяке. После этого Александра Иосифовна стала спать отлично. Ее вера спасла ее!
Из Мюнхена мы перебрались в Фослау, где великий князь, по предписанию врачей, принимал железистые ванны, и оттуда часто ездили на венскую выставку. Среди прочих чудес этой выставки я особенно помню несколько драгоценностей, принадлежавших французской императрице Евгении, осыпанный бриллиантами браслет, изумрудные серьги и великолепное украшение, сиявшее бриллиантами, из которых одни некогда принадлежали императрице Марии-Терезе и ее дочери Марии-Антуанетте, а другие — Жозефине, Гортензии и Марии-Луизе.
Это украшение посылалось в Россию в надежде, что царь приобретет его для своей дочери, но он не купил, и драгоценная вещь попала в руки евреев, которые распродадут ее по частям каким-нибудь купчихам.
В Вене мы прожили полтора месяца в полном счастье и покое. Затем великий князь уехал на несколько недель в Крым, откуда вернулся выздоровевшим.
За поход в Хиву ему дали орден Владимира. Он находил, что не заслужил и этой награды, но был обижен тем, что Георгиевский крест достался, благодаря разным проискам, его кузену, и глубоко затаил в себе обиду.
В виду того, что хивинская компания разлучила нас, отец решил его женить и, согласно обычаю, купил для него дом у одной петербургской княгини. Эта княгиня, взбалмошная и распутная женщина, благодаря трем последовательным бракам, поднялась из простонародья до такой высоты, что стала за свои деньги женою высочества. Она славилась роскошью своих странных нарядов, отвратительной неряшливостью и великим множеством любовников.
Отчего бы мне и не иметь всех этих любовников, — сострила она однажды — когда это им так приятно, и не стоит никакого труда!
Дворец этой беспутной женщины, купленный за самую ничтожную цену, был построен и украшен с большим вкусом ее вторым мужем. Великий князь был восхищен своим приобретением. Как дитя, получившее свою первую игрушку, он только о нем думал и говорил, но не хотел его показать прежде, чем приведет его в надлежащий вид.
Этот дворец совсем поглотил его, и когда, наконец, он пригласил меня, вручив серебряный ключик от маленькой двери, я сказала, улыбаясь сквозь слезы:
— Этот дом — мой соперник; я ревную к нему.
— Дитя мое, — воскликнул он: — конечно, я очень люблю свой дом, но больше мою Фанни Лир. — И взяв меня за руку, повел осматривать его прелести.
По широкой лестнице розового мрамора с великолепными вазами и бронзовыми фигурами мы поднялись во внутренние апартаменты, состоявшие из ряда комнат одна лучше другой. Тут я увидела огромную бальную залу, белую с позолотой, в стиле эпохи Возрождения; великолепный салон во вкусе Людовика XIV и другую гостиную, увешенную выцветшими гобеленами Людовика XV; курительную комнату мавританского стиля; будуар, обтянутый розовым шелком с кружевами; туалетный кабинет с превосходной мраморной ванной; большую столовую, обтянутую кордовской кожей, залу елизаветинского стиля, его кабинет, полузаброшенную домашнюю церковь и запущенный сад. Всюду драгоценные вещи, фарфор, ковры.
Я онемела от изумления при виде этого великолепия. Ни один дворец, кроме Мирамары, не мог бы поспорить в красоте с этим.
Великий князь с обычной нетерпеливостью уже составлял список вещей, которые он решил купить, чтобы довести дворец до совершенства.
— Друг мой, — старалась я сдержать его нетерпение, — делай это понемножку, ведь это дворец тебе на всю жизнь.
— Мне нельзя медлить; я хочу, чтобы все могли полюбоваться им до моего отбытия в Хиву, — возражал он.
— А что же тебе останется делать, когда возвратишься оттуда?
— Тогда я буду продавать вещи, которые перестанут нравиться, и покупать вместо них другие.
Воображение его не знало границ. Он хотел иметь картины Греза, Рубенса, Вувермана и очень торопился.
— Да разве так составляются картинные галереи, — говорила я, — для этого нужны годы. На твои фантазии не хватит никакого состояния.
— Милая Фанни Лир, ты будешь еще милее, если станешь заниматься своими тряпками, а меня предоставишь моим капризам.
Я умоляла его не увлекаться, не делать долгов и не позволять эксплуатировать его природную доброту уже потому только, что и меня обвинят в этом. Он соглашался со мной, но делал все по-своему; впрочем, иного нельзя было ожидать от его характера.
Он постоянно накупал разных разностей, перетащил из Павловска все свои артистические сокровища и без устали работал в оранжерее, устраивал фонтаны, гроты и озерца. Он обожал свой дворец, как индус своего идола.
Признаки времени. Охота на рысь и волков. Свадьба великой княжны Марии
Я почти все время проводила во дворце великого князя; мы часто обедали вместе, катались в санях по Петербургу и окрестностям, играли на бильярде и вообще вели тихую и спокойную жизнь. Но страсть великого князя покупать, продавать и обменивать вещи все возрастала и обратилась в настоящую манию. Он забирал все, что присылали ему из магазинов, а потом разом продавал купленное для новых приобретений, не обращая внимания на убытки. Ему уже не доставало его обычных доходов, и он принялся за экономию; вместо 40 лошадей, стал держать только 14 и однажды вздумал продать всю свою коллекцию золотых медалей, драгоценных по семейным воспоминаниям, за целое столетие. Как я его не стыдила, он все-таки продал их за 3.000 рублей, чтобы купить картину, приписанную кисти К. Дольчи.
