Александр Панцов - Дэн Сяопин
Что касается Чэнь И, то именно во время работы на «Шнейдере» он начал всерьез задумываться над причиной своего несчастного положения, придя к мысли о том, что она «заключается в несовершенстве общественного устройства»65. Но Дэна такие идеи еще не посещали. Конечно, он понимал, что французское общество не идеально: ведь империалисты Франции не менее хищнически, чем остальные «заморские волосатые дьяволы», грабили его страну. Но все же пока не думал, что «пороки системы» достигли таких «ужасных размеров» в самой Французской Республике — «Отечестве свободы»[14]. Он все еще был неопытен и плохо образован. Позже он писал: «[Хотя] трудности жизни, грубость мастеров, этих прихвостней капиталистов, [и] оказывали на меня прямое или косвенное влияние [и] хотя я познал отвратительный вкус капитализма, но, оставаясь романтиком, не мог глубоко разобраться [в этом общественном строе]»66.
Ему просто было трудно жить. К тому же он ощущал себя человеком второго сорта: по малолетству его числили учеником и потому платили меньше, чем остальным китайцам, а французские рабочие беспрерывно оскорбляли его за неумение качественно выполнять работу. Эти работяги третировали, правда, не только Дэна: они вообще всех «желтых» да и работавших на заводе негров на дух не переносили67.
В конце концов Дэн не выдержал и, проработав три недели, сбежал. Денег он не имел, жилья тоже, никакой другой работы (полегче) найти не мог, а потому вновь поехал в Китайско-французское общество учебы в Ля Гаренн-Коломб. Там к тому времени собралось уже более пятисот безработных молодых китайцев, которые тоже не могли вынести «ужасы капитализма». Работники общества каждому из них стали выдавать по пять франков в день, разместив всех в подвале, мансарде и в одном из двух этажей принадлежавшего им здания, а также в палаточном городке, который разбили во дворе. Можно себе представить, во что превратился дом 39 по улице Ля Поэнт! Очевидец рассказывает: «Подвал был забит до отказа… Так же, как и палатки во дворе… Меж двух деревьев висел канат, на котором сохли рубашки, носки, штаны и простыни. Постоянный шум со двора вызывал недовольство соседей, которые жаловались в полицию»68. Секретарь общества учебы изо всех сил старался наладить быт незваных гостей, вменив им в обязанность чистить за собой туалеты, убирать мусор и соблюдать тишину, но у него это плохо получалось. Студенты не желали ему подчиняться и обзывали его «милитаристом»69.
Вот здесь-то и стал жить Дэн. Работники общества уже не могли найти работу ни ему, ни кому бы то ни было из китайских студентов: к весне 1921 года во Франции достиг своего апогея послевоенный экономический кризис. В 1921 году 55 процентов китайцев в этой стране числились безработными70. «Для нас были открыты двери всех [платных] французских школ… но не ворота фабрик, — вспоминал один из студентов. — Война завершилась более двух лет назад, французская экономика пришла в упадок, безработица возрастала. Так почему же для нас, „желтолицых“, стали бы создавать рабочие места… Лишь некоторым удавалось найти какую-нибудь работу. Остальным… приходилось жить на хлебе и воде»71. То же самое говорил и сам Дэн: «Мы ехали во Францию и уже знали, что после мировой войны прошло два года, потребность в рабочей силе была не так велика, как во время начала кампании за учебу и работу во Франции. Работу найти было трудно, заработки небольшие, одновременно работать и учиться было уже невозможно… Лопнули мечты о „спасении родины через индустриализацию“, о „приобретении профессии“»72.
Понятно, что такое существование не способствовало благомыслию. В доме 39 все чаще случались драки, от поножовщины, побоев и несчастных случаев погибли пять человек73. В среде безработных студентов ходили слухи, что пятифранковое вспомоществование со дня на день отменят и всех нахлебников выселят. Старожилы рассказывали, что такое уже случалось — в феврале 1921 года. Тогда студентам под руководством известного бунтаря Цай Хэсэня, прибывшего во Францию в конце января 1920 года, удалось отстоять свое «право на жизнь», но кто знал, что могло произойти теперь? Немало жителей палаточного городка слегло в больницу от нервных потрясений.
Уезжать в Китай при этом никто не хотел, несмотря на то что посольство предлагало оплатить билеты: бесславное возвращение означало «потерю лица». Оставалось ждать и выражать недовольство. И тут в начале сентября работники общества наконец объявили, что с 15-го числа отказываются снабжать студентов. Митинги протеста, петиции, гневные выступления на этот раз ничего не дали: в середине сентября обитатели дома 39 лишились последнего источника существования. У них, правда, еще теплилась надежда выжить, связанная с тем, что как раз в то время при поддержке мэра города Лиона, будущего премьер-министра Франции Эдуарда Эррио, при Лионском университете открылся Китайско-французский институт, о котором говорили, будто он будет бесплатным. Институт был рассчитан на две тысячи человек, и многие не утратившие желания учиться жители палаточного городка рассчитывали, что их туда примут. Однако вскоре выяснилось, что организаторы движения за работу и учебу во Франции Ли Шицзэн и У Чжихуэй, а также поддерживавший их ректор Пекинского университета Цай Юаньпэй, осознав, что идея самообеспечения студентов обанкротилась, приняли решение переориентироваться на работу с теми жаждущими знаний китайцами, которые могли оплатить свое образование, не нанимаясь на французские предприятия. Иными словами — на детей из богатых семей. Назначенные содиректорами нового учебного заведения У Чжихуэй и Жан Лепин (известный французский профессор и доктор медицины) объявили, что институт предназначен для подготовки элиты китайского общества и что безработные и бездомные студенты допущены туда не будут74.
В ответ «возмутитель спокойствия» Цай Хэсэнь, живший, правда, не в Ля Гаренн-Коломбе, а в Монтаржи, в 110 километрах к югу от Парижа, совместно с другими активными бунтарями, в том числе знакомым нам Чэнь И, составил гневное письмо Цай Юаньпэю. Его подписали 243 человека, среди них и Дэн, впервые принявший участие в акции, носившей политический характер75.
Вскоре после этого 125 наиболее активных подписантов прибыли в Лион и попытались прорваться в здание института. Французские полицейские их, разумеется, не пустили, арестовав 104 бунтаря, в том числе Цай Хэсэня, Чэнь И, а также таких впоследствии знаменитых участников коммунистического движения, как Ли Лисань и Сян Цзинъюй. Через месяц их всех депортировали в Китай76.
