Сергей Голубов - Багратион
- А-а! Душа! Глянь еще на карту. Несвиж, Слуцк, Бобруйск... Крючковато? Зато без драки дойдем. Долетим! Вот план мой. И как выведу армию из беды скину мундир. С ума сойти боюсь, коли министр отступать не кончит.
Наконец главнокомандующий и атаман говорили с глазу на глаз.
- Спроси меня, Матвей Иваныч, - скажу прямо: не хочу я Сен-Приеста иметь при себе, не хочу! Воля государя была дать мне его в дядьки. А я не хочу. Все-то он шепчет - то с флигель-адъютантом государевым, то с графом Михайлой Воронцовым. Шепот - дело сплетников и... шпионов. За всем тем переписку ведет с государем. О чем? Поди дознайся. Я редко пишу. А он - что ни день, и все по-французски... Мне долго смешно было, а потом и к сердцу дошло. Как быть, душа?!
Атаман прикрутил короткий ус. На морщинистом лице его мелькнула такая хитрецкая улыбка, что нельзя было не подумать: ну и тертый калач!
- А послать бы его, ваше сиятельство, для обозрения армии неприятельской... Я провожатых дам. Покажут они ему армию Наполеонову в таком расстоянии, что он взглянет разок, да уж никогда больше и не увидит. Великодушно доставим французскому сему графу на том успокоиться. Ась, ваше сиятельство.
Багратион вздрогнул и побледнел.
- У-ух, казацкая в тебе душа, старик! Нет, на такое не способен я. Да и зачем станем мы его в бессмертье через славную смерть водворять? Уж пусть лучше меня терзает... Только начеку быть надо и смотреть в оба! Приказывать тебе станет - ты без меня ни с места!
Глава седьмая
Двадцать восьмого июня донцы Платова и легкая конница Васильчикова восемь часов дрались под Миром с кавалерийским авангардом маршала Даву. Шесть уланских полков неприятеля были частью порублены, частью подняты на дротики, частью, не оглядываясь, умчались с широкого песчаного поля, на котором происходил бой. Платов гнался за ними двадцать верст. Казаки притащили в лагерь дюжину пленных офицеров да сотни три солдат. Живую добычу пересчитывали и разбирали под высоким курганом, на котором донской атаман разбил свою палатку посреди неоглядной равнины, занятой шестнадцатью казачьими полками.
Славный день кончился. Вечер стоял ясный и теплый. Солнце садилось. Розовая пыль неподвижно висела в тихом воздухе. У шалашей дымились огоньки.
Кавалерийские кони, причесанные и гладкие, казачьи - брыкливые и растрепанные, вереницами тянулись с водопоя. По биваку было разлито спокойствие, печальное и торжественное вместе. Небо горело багровым светом. День кончился, но не спешил уйти совсем, - словно хороший товарищ с места дружеской разлуки - сделает шаг в сторону и оглянется. Грянул выстрел зоревой пушки. Барабаны скороговоркой затрещали: доброй ночи! Трубы голосисто пропели: доброго сна! Выехали конные разъезды. Уланские флюгера вились над высокими киверами, как галки. Голубые казачьи куртки, бараньи шапки и длинные черные дротики, взятые наперевес, казались летучими тенями. Все, куда мог достать глаз, тонуло в знойно-туманном пурпуре последних отблесков солнца. Пар прозрачно алел над рекой. Что за день! Что за вечер!
Муратов бросил повод на крутую шею Кирасира - отличного верхового коня, названного так по огромной своей стати. Другая лошадь, пожалуй, и не вынесла бы великана-всадника. Поручик смотрел кругом и улыбался, сам не зная чему. Но улыбка была радостная и бесконечно счастливая. На выезде из лагеря его нагнал прапорщик пятого егерского полка, тоже верхом. Офицер этот был чрезвычайно молод, совсем еще мальчик, с лицом странно привлекательным и неприятным одновременно. Загримировав ребенка под старика, можно получить именно такое лицо.
- Муратов, - крикнул он, шпоря свою низкорослую кобылу, - едемте вместе! Вы - в главную квартиру? Я тоже.
- Едем, пожалуй. Что скажете вы, Раевский, о нынешнем деле?
Подпрыгивавший в седле обок с Муратовым прапорщик как-то по-стариковски пожал плечами и на одно мгновение сделался удивительно похож на генерала Раевского в минуты овладевавшего этим генералом холодного и равнодушного раздумья.
- Что сказать? Во-первых, много значит, что наши литовские уланы одеты почти так же, как и неприятельские. Гот же синий с малиновым мундир, разница лишь в цвете шапок и флюгеров. Все время шла путаница, и мы от нее постоянно выигрывали...
Муратов живо повернулся в седле.
- Какие пустяки! Разве в этом дело?
- Во-вторых, славно работали казаки. Гнались напуском, не заботясь о том, кто опередил и кто отстал...
- Да! Так неслись, что земля стонала! Боже, как хорошо! А вентерь! Ведь именно вентерь - главное...
- Пустое! Хитрый азиатский фокус... Обманная штучка.
- Тьфу! - возмутился Муратов. - Что за человек вы, Раевский! Вентерь славная выдумка атамана Платова. Да знаете ли вы толком, в чем вентеря суть?
- Я видел сегодня...
- Дурно видели! Казачья застава выдвигается вперед для заманки неприятеля в тыл секретным засадам... Ведет его на себя, принимая весь пыл... Но стоит ему пройти сквозь засады - выстрел, секреты ударяют в спину, застава оборачивается лицом... Чертовски умно! Я везу донесение атамана главнокомандующему. Матвей Иваныч при мне писал: "Вентерь много способствовал, оттого и начал пошел..."
- Дик наш атаман - с пренебрежением отозвался Раевский. - Как-то попалась мне на глаза у отца подпись его на бумаге с "ф" вместо "в" на конце. С тех пор так и стоит в глазах: "Платоф"... Вот молодец! Ха-ха-ха!
- Вы злы, как бесенок, Раевский! Хоть бы фиту ставил Платов, - вам-то что?
- Ха-ха! Об заклад бьюсь, Муратов, что вы сочиняете поэму о наших донцах. И Матвей Иваныч летает в ней из строфы в строфу на лазоревых крылышках славы.
- Да, летает, - строго сказал Муратов, - но не в моей поэме... Много напишут длинных рассуждений об атаках легкой конницы. Чего только не будут писать! А ларчик успеха открывается просто: действовали Кутейников, Иловайский, Карпов{17}... Васильчиков водил за собой ахтырцев, литовских улан, драгун киевских... Я с ними был. Ясно: чьи кони шибче пущены, чьи всадники решительней очертили головы, тот и побьет...
Прапорщик хотел возразить, но не успел.
- Стой! Кто едет?
Изо ржи торчали пики. Ни людей, ни лошадей видно не было. Так всегда выглядят казачьи пикеты.
- Адъютант главнокомандующего. Отзыва нет.
- Правильно, ваше благородие, - промолвил казак, поднимаясь во весь рост.
Он был подпоясан широким патронташем из красного сафьяна. На патронташе висели два пистолета. За спиной болтался карабин. Он поднес руку с нагайкой к шапке - не то для того, чтобы приветствовать офицера, не то, чтобы получше вглядеться в него.
- Видать, брат, не скучно? - с радостной улыбкой спросил его Муратов.
Казак тоже улыбнулся.
- На бикетах стоим, скучать время нет. Извольте проезжать, ваше благородие!
