Сергей Нечаев - Бальзаковские женщины. Возраст любви
С. Цвейг, описывая этот период его жизни, не может скрыть иронии:
«Потом он очиняет самым педантичным образом перья, покупает свечу, подсвечником для которой служит пустая бутылка, запасается маслом для лампы — она должна стать ночным солнцем в беспредельной пустыне его трудов. Теперь все готово. Недостает только одной, правда довольно важной, мелочи, а именно: будущий писатель еще не имеет ни малейшего представления о том, что, собственно, станет он сочинять. Поразительное решение — забраться в берлогу и не покидать ее, прежде чем шедевр будет завершен, Бальзак принял совершенно инстинктивно. Теперь, когда он должен приступить к делу, у него нет никакого определенного плана, или, вернее, он хватается за сотни неясных и расплывчатых прожектов. Ему двадцать один год, и у него нет ни малейшего представления о том, кем, собственно, он является и кем хочет стать — философом, поэтом, сочинителем романов, драматургом или ученым мужем. Он только ощущает в себе силу, не ведая, на что ее направить».
В надежде найти хоть какую-то зацепку Бальзак начал лихорадочно перелистывать свои заметки. Все это были какие-то фрагменты, ни одна тема не была закончена, ни одна мысль не казалась ему достойным трамплином «для прыжка в бессмертие». На одной тетрадке было написано: «Заметки о бессмертии души». Бред какой-то… Конспекты времен коллежа тоже не содержали в себе ровным счетом ничего, кроме каких-то имен и дурацких рисунков на полях. Про «Инку, короля злополучного, несчастного» не хотелось и вспоминать.
Но время шло, и с чего-то все же нужно было начинать. Но с чего? Понятно, что даже самое хорошее начало ничего не значит без достойного завершения, но сейчас речь шла о том, что и с началом у Бальзака наблюдались проблемы, причем немалые. От этих мыслей с каждым днем, с каждой минутой он становился все менее уверенным в себе.
В отчаянии он начал листать принесенные из библиотеки книги: отчасти чтобы отыскать там подходящий сюжет, отчасти — чтобы «заразиться» духом какого-либо писателя, его техникой, манерой изложения и подачи материала.
С. Цвейг рассказывает:
«Юный Оноре то и дело достает и лихорадочно просматривает десятки книжек из „кабинета для чтения“. Полцарства за сюжет!»
Сам Бальзак в одном из писем сестре Лоре так описывал свою жизнь:
«Я только и делал, что изучал чужие творения и шлифовал свой слог, пока мне не показалось, что я теряю рассудок».
А еще он писал ей:
«Кребийон успокаивает меня, Вольтер — приводит в ужас, Корнель — восхищает, Расин — заставляет бросить перо».
Сравнивать себя с великими опасно, это может отбить всякую охоту чем-либо заниматься. С другой стороны, правильно говорят: ставь перед собой цель покрупнее — не промахнешься.
Примерно два месяца ушли у Бальзака на тщетные поиски и опыты. Писать философский трактат было глупо — это трудно и вряд ли принесет большой доход. Рассказ? Но это слишком мелко и вряд ли заинтересует издателя. Сочинить роман? Но юный Бальзак чувствовал, что для этого он еще недостаточно опытен. Оставалась драма, что-то такое душещипательное, само собой разумеется, в стихах и на историческую тему. Во-первых, это было модно; во-вторых, не нужно было самому придумывать сюжет: история сама выдавала такие сюжеты, какие не придумал бы ни один, даже самый талантливый автор.
Итак, выбор сделан.
6 сентября 1819 года Бальзак сообщил сестре Лоре:
«Я остановил свой выбор на „Кромвеле“. Он мне представляется самым прекрасным лицом новой истории. С тех пор как я облюбовал и обдумал этот сюжет, я отдался ему до потери рассудка. Тьма идей осаждает меня, но меня постоянно задерживает моя неспособность к стихосложению…
Трепещи, милая сестрица: мне нужно, по крайней мере, еще от семи до восьми месяцев, чтобы переложить пьесу в стихи, чтобы воплотить мои замыслы и затем чтобы отшлифовать их…
Главные мысли уже на бумаге; там и сям разбросаны несколько стихов, но я семь или восемь раз до основания изгрызу ногти, прежде чем мне удастся воздвигнуть свой первый монумент. Ах, если бы ты только знала, как трудно создавать подобные произведения! Достаточно тебе сказать, что великий Расин два года шлифовал свою „Федру“, предмет зависти всех поэтов! Ты только подумай: два года, целых два года!»
Образ полководца Оливера Кромвеля, выдающегося деятеля английской революции XVII века, очаровал Бальзака. Король Карл I из династии Стюартов безраздельно правил в своей стране, но вот в Шотландии вспыхнуло восстание, Карл бежал из Лондона, власть в стране захватил парламент, началась гражданская война. Армию восставших возглавил Кромвель. Карл попал в плен и принял все требования победителей. Кромвель въехал в Лондон как триумфатор и захватил власть в стране. Суд приговорил короля Карла к смертной казни. Как это все походило на то, что совсем недавно происходило во Франции!
Кстати сказать, образ Кромвеля привлекал в те годы не только юного Бальзака. Через несколько лет (в 1827 году) драму «Кромвель» напишет Виктор Гюго, и предисловие к ней станет литературным манифестом французских романтиков.
Ну что ж, тема выбрана, но это лишь полдела. Теперь все это нужно еще грамотно изложить на бумаге. Бальзак как-то признался сестре:
«Если у меня нет гениальности, я погиб».
Этим он не оставлял себе путей к отступлению. Для себя он вывел такую формулу: талант на одну треть состоит из чутья, на одну треть — из ясности ума, на одну треть — из силы воли. Нужно быть гениальным, следовательно, он должен им быть. Бальзак поставил перед собой цель, а теперь бросил в дело всю свою непреодолимую волю. А там, где действует эта воля, сопротивление бесполезно. Бальзак знал: он обязательно завершит своего «Кромвеля», потому что он хочет его завершить и потому что он должен его завершить. В письмах сестре он словно убеждал самого себя:
«Я решил довести „Кромвеля“ до конца во что бы то ни стало! Я должен что-то завершить, прежде чем явится мама и потребует у меня отчета в моем времяпрепровождении».
И Бальзак бросился за работу с яростью одержимого. День и ночь сидел он за письменным столом, по несколько дней вообще не покидал свою мансарду, спускаясь вниз лишь затем, чтобы купить себе хлеба, немного фруктов и обязательного свежего кофе, так чудесно подстегивавшего его утомленный организм. Наступила зима, но и холод не заставил Бальзака сдаться. Укутав ноги в старый шерстяной плед, он продолжал работать. Он лишь попросил у матери связать ему шерстяной колпак, но та ему его так и не сделала. Тогда, чтобы не мерзнуть, он стал целый день оставаться в прогретой телом постели, продолжая сочинять свою трагедию и лежа записывая наиболее удачные мысли.
