Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна
А в другой кожаной шкатулке — «Альбом признаний», в который каждый член семьи вписывал ответы на целый список вопросов: самая важная, с вашей точки зрения, добродетель; ваш любимый цвет, герой, героиня; ваше состояние души в данный момент и тому подобное. Этот альбом дает простор воображению. Тонкие странички, исписанные наклонными почерками, собирают Миллеров в эшфилдской гостиной. Сквозь высокие окна, доходящие до земли, мы видим семейство в его волшебно-замкнутом мире: еловые шишки потрескивают в очаге, а они потягивают шерри-бренди и обдумывают свои ответы. Женщины этого семейства — искренние, возвышенные — относились к игре в признания чрезвычайно серьезно. В 1871 году Маргарет Миллер написала, что из человеческих добродетелей она выше всего ценит самоотречение; что главная черта ее характера — упрямство, а на вопрос: «Если бы вы были не вы, кем бы вы хотели стать?» — ответила: «Человеком, который лучше меня». Мэри Энн Бомер отказалась откровенничать на эту тему. «Я никому не завидую», — ответила она. Основную черту своего характера определила как «стремление к предусмотрительности», а состояние души как «тревожное». Ее представление о несчастье — «быть в долгах». Ее герой, аккуратно выписала она, «Натаниэль Фрэри Миллер» — зять, на чьи деньги была воспитана Клара.
Между тем Клара, тогда семнадцатилетняя девушка, описала состояние своей души как «мечту о длинном платье», хотя ей некуда было бы его надеть, поскольку, несмотря на свое богатство, Маргарет не планировала в том сезоне выводить приемную дочь в свет. Не исключено, что Клара делала смутный намек на свою тетку и мать, когда писала, что основная черта ее характера — «горячая любовь к детям». Ее представление о счастье — «всегда поступать правильно». Недостаток, который она более всего склонна прощать, — скрытность; свою собственную скрытность она ясно продемонстрировала на тех страницах.
Какими же благочестивыми созданиями были эти женщины! И какими типично викторианскими были их вкусы: любовь к Мендельсону, Ландсиру, принцу Альберту и «мисс Найтингейл», нетерпимость к «обману и аффектации». Фредерик, естественно, относился к игре гораздо более легкомысленно. В 1872 году он написал — быть может, «подмигивая» кузине Кларе, — что основная черта его характера — «любовь к ничегонеделанию», а больше всего ненавидит он «рано вставать». Состояние души в данный момент? «Чрезвычайно комфортное, благодарю вас».
Агата впервые участвовала в этой игре семи лет от роду. Некоторые ее ответы абсолютно самостоятельны. Самое нелюбимое занятие? «Лежать в постели и не спать». Кем бы она хотела быть, если бы не была собой? «Феей». А вот когда она писала, что счастье для нее — «быть хорошей», ее герой и героиня — это «мама» и «папа», а любимый художник — семейный портретист «Бэрд», ее серьезный взгляд наверняка искал одобрения.
Конечно, и это она писала искренне. Тем не менее это была «публичная» Агата, всегда утаивавшая какую-то часть себя истинной: маленькая девочка, которая хочет угодить тем, кто ее окружает, и заслужить их одобрительные кивки. «Серьезная маленькая девочка, — как она писала в „Неоконченном портрете“, — которая много думала о Боге, была послушной, безгрешной и… — увы! — несомненно, резонеркой».
Агата сурова к себе, но, вероятно, она понимала, что ее детская религиозность была не совсем подлинной: просто для ее вымышленного мира было существенно важно, чтобы она была чиста и одеждой, и душой. Ей нравилось представлять себя хорошей девочкой, героиней некоего викторианского романа, с перепоясанной лентой талией, с любимым обручем и книгой библейских историй на тумбочке у кровати. Ей нравилось верить в святость долга. Таковы были времена, в которые она жила, и окружение, в котором она росла. Но такова же была и ее собственная натура.
Свои воображаемые странствия она всегда совершала по стране добродетели; нравственность, надежность и счастье были связаны для нее воедино. Если Агата будет хорошей, с ней все будет в порядке. А если все с ней будет в порядке, она будет счастлива. И так все оно и было; увы, к горькому сожалению, так не могло продолжаться вечно: чудесный уклад детства защищал ее слишком надежно, чтобы уберечь от разочарований в будущем. Она была спрятана от душевных невзгод так же тщательно и предусмотрительно, как Кларин эдельвейс между книжными страницами. В самой глубине души она понимала это, даже будучи семилетней девочкой. Счастье ее было безоблачным, тем не менее в «Альбоме признаний», отвечая на вопрос, что есть горе в ее представлении, она написала: «Это если кто-то, кого я люблю, покинет меня». Она страдала, даже когда родители ненадолго уезжали в Нью-Йорк («Дом, в котором есть мама… О, мама, мама!..»). И она постоянно опасалась чего-то плохого.
Героиня «Спящего убийства» видит в ночных кошмарах, как в местах, которые Агата знала и любила — например в эшфилдской гостиной с чайным столом, — появляется безрукий призрак с глазами убийцы. Поначалу Убийца имел реальный человеческий облик. Он носил французский военный мундир и припудренный парик с заплетенной косичкой. Потом сон изменился.
«Сначала это мог быть приятный сон: то ли пикник, то ли вечеринка [писала она в „Неоконченном портрете“]… Но вдруг, в самый разгар веселья, в душу начинало закрадываться странное ощущение. Будто что-то происходило… Но что? Да что же — конечно, это Убийца снова был здесь. Но являлся он не в собственном обличье. Он надевал личину одного из гостей…
И самое страшное заключалось в том, что он мог оказаться любым из них… Это могла быть мама, или Нянюшка, или кто-то, с кем ты только что говорила. Ты вглядывалась в мамино лицо — разумеется, это была мама, — а потом замечала холодный стальной блеск в ее голубых глазах, а из рукава маминого платья — о ужас! — торчал этот жуткий обрубок. Это была не мама — это был Убийца…»
Агате было одиннадцать лет, когда в доме своей мачехи в Илинге умер ее отец. «Больничная сиделка вышла из комнаты и сказала Бабушке, поднимавшейся по лестнице: „Все кончено“».
В зеленом ридикюле, хранящемся внутри кожаной шкатулки, Клара держала письма, отправленные и полученные в год смерти мужа. «Дорогой папочка, мне так жаль, что ты все еще болеешь, мы по тебе очень скучаем, — писала ему Агата в начале 1901 года. — На днях Джейн позволила мне помогать ей печь печенье на кухне, я была очень рада. Я испекла несколько с кишмишем и несколько — с имбирем. А к чаю мне дали девонширских сливок!»
В мае Клара отправилась в Илинг с Агатой, которая хворала. Фредерик к тому времени был уже серьезно болен, но как истинный джентльмен думал о других. «Я очень расстроился, узнав сегодня утром из твоего письма, что Агата чувствует себя не так хорошо, как хотелось бы… Мэдж пригласила на завтра десять подружек поиграть в пинг-понг и очень важничает по этому поводу… Я отлично держусь».[31]
