Александр Бондаренко - Денис Давыдов
Как говорится в очерке, помещенном в «Сборнике биографий кавалергардов», «со всем пылом своего увлекающегося характера принялся Давыдов за изучение военных наук, насколько ему дозволяли это служба и стесненные материальные обстоятельства»[50]. Действительно, обстоятельства порой складывались не очень: сын Давыдова Василий Денисович свидетельствовал, что «быв в то время юнкером в Кавалергардском полку, он должен был питаться более месяца одним картофелем»[51]…
Но, кстати, кто таков Александр Каховский, двоюродный брат нашего героя? Известно о нем не так уж много — отставной полковник, георгиевский кавалер за штурм Очакова, участник Суворовских походов; в 1799 году он был арестован и заточен в крепость.
В примечаниях к книгам о Денисе Давыдове, изданным в минувшем столетии, говорится, что Каховский был «глава подпольного офицерского кружка с радикальной идейно-политической программой»[52] — об этом кружке мы уже говорили в предыдущей главе. Академик М. В. Нечкина безапелляционно утверждала: «Особенно замечателен в предыстории декабризма смоленский офицерский кружок офицера суворовского штаба Александра Каховского и будущего „проконсула Кавказа“ Алексея Ермолова. Кружок являлся конспиративной и довольно многочисленной организацией (по некоторым данным, насчитывал несколько десятков участников), существовавшей во второй половине 1790-х годов. Кружок был охвачен патриотическими настроениями и глубоко обеспокоен судьбами России, политическое преобразование которой считал очередным вопросом. В нем были сильны республиканские симпатии. Участники организации разрабатывали планы цареубийства и, по-видимому, готовились к открытому выступлению»[53].
Подобное утверждение представляется более чем сомнительным. Во-вторых (sic!), потому, что аналогичные организации были совершенно еще не в духе времени, тем более в провинции — вряд ли господа офицеры, поклонники французских энциклопедистов, занимались чем-либо более серьезным, нежели вели пустопорожние «вольнолюбивые» разговоры с критикой существующих порядков, столь характерные для наших соотечественников в любую эпоху. А во-первых, — будем верить нашему герою. В своем сочинении «Анекдоты о разных лицах, преимущественно об Алексее Петровиче Ермолове» Денис Васильевич рассказывает, что Каховский, «столь замечательный по своему необыкновенному уму и сведениям», преспокойно жил в имении Смолевичи, в 40 верстах от Смоленска. Но, как это нередко случается, богатое имение вызвало завистливый интерес местных властей — в частности смоленского губернатора, а далее последовал хитрый извет, по которому не только Каховский, но и его ближайшие знакомцы оказались под арестом. В общем, типичное «рейдерство» — прямо как два века спустя! Пострадал тогда и сводный брат Каховского подполковник Ермолов, к «смоленским заговорщикам» реального отношения не имевший, хотя и знакомый с ними. Его конноартиллерийская рота стояла в Минской губернии, в Несвиже, отдаленном от Смоленска на несколько сот верст, но и он на два месяца оказался в Петропавловской крепости, а затем был сослан в Кострому. Иные авторы, как мы сказали, попытались «ввести» в состав кружка и Василия Денисовича: мол, отец Дениса Давыдова пострадал «за политику».
Добавим и «в-третьих»: в строгие времена Павла I реальные заговорщики вряд ли бы отделались столь «легким испугом», как несколько месяцев в крепости — такое наказание можно было получить за ошибку на вахтпараде.
В 1801 году, вскоре после убийства императора Павла, Каховский, Ермолов и прочие причастные к мнимому заговору были освобождены, восстановлены в правах и возвратились — кто в столицу, кто к месту своей прежней службы, кто к себе в поместья. Тогда-то, несколько задержавшись в Петербурге, Александр Михайлович и задал своему кузену «правильное направление».
Пожалуй, никакого больше заметного участия в жизни Давыдова Каховский не принимал, хотя они общались, и в «Записках» поэт-партизан вспоминает, как при содействии Ермолова, уже генерал-лейтенанта, Каховский получил от Александра I компенсацию за все разграбленное и уничтоженное французами в его смоленском имении…{22}
Между тем, как мы знаем, было у Давыдова и второе направление, и тоже — правильное. Как писал сам Денис Васильевич, даже в это время «он не оставлял и беседы с музами: он призывал их во время дежурств своих в казармы, в госпиталь и даже в эскадронную конюшню. Он часто на нарах солдатских, на столике больного, на полу порожнего стойла, где избирал свое логовище, писывал сатиры и эпиграммы, коими начал ограниченное словесное поприще свое»[54].
Но то, что он тогда написал, не сохранилось. Думается, это были очередные вариации «пастушки Лизы», не лучше.
Юнкерская жизнь Давыдова продолжалась недолго — всего лишь год, то есть такой отрезок времени, за который настоящим солдатом стать невозможно, но определенное представление о службе получишь… 9 сентября 1802 года Денис был произведен в корнеты.
Об офицерской службе Давыдова в кавалергардах много не расскажешь. В своих воспоминаниях он ее не описывает, других мемуаристов рядом с ним не было… Это потом, когда к нему придут известность и слава, а в его друзьях будут числиться Пушкин, князь Вяземский, Батюшков и иные светила российской словесности, окажется зафиксирован буквально каждый его шаг — но до этого времени следовало еще дожить. Юные годы Дениса Васильевича, как и большинства знаменитых людей, описаны весьма скудно. Зато вообще про жизнь кавалергардов первой половины александровского царствования подробно рассказано в «Записках» князя Волконского:
«Ежедневно манежные учения, частые эскадронные, изредка полковые смотры, вахтпарады, маленький отдых бессемейной жизни; гулянье по набережной или бульвару от 3-х до 4-х часов; общей ватагой обед в трактире, всегда орошенный через край вином, не выходя, однако ж, из приличия; также ватагой или порознь по борделям, опять ватагой в театр, на вечер к Левенвольду{23} или к Феденьке Уварову{24} (Федор Семенович, родной брат Сергея Семеновича, бывшего министром просвещения), а тут спор о былом, спор о предстоящем, но спор без брани, а просто беседа. Едко разбирались вопросы, факты минувшие, предстоящие, жизнь наша дневная с впечатлениями каждого, общий приговор о лучшей красавице; а при этой дружеской беседе поливался пунш, немного загрузнели головою — и по домам»[55].
Описал князь Волконский и те «проказы», что в те далекие времена были весьма популярны среди гвардейской молодежи, и кавалергардские офицеры в них особенно преуспевали. То они перевешивали вывески торговых лавок где-нибудь в центре города, то, пребывая в лагерях, пугали прохожих ручным медведем, а то случилось, что кавалергарды, «каждый с инструментом, на котором он умел играть, вскарабкались на деревья, которыми была обсажена речка, и загудели поднебесный концерт, к крайнему неожиданию прохожего общества». Случались между офицерами полка и дуэли, даже со смертельным исходом — но наш герой к ним отношения не имел…
