Ирвинг Стоун - Страсти ума, или Жизнь Фрейда
Амалия не сомневалась в этом. Хотя у него была черная шевелюра и темные глаза, она ласкательно называла его «мой золотой Зиги».
Она потрогала его галстук, инстинктивно расправила лацканы пиджака. Зигмунд горячо, но не слепо любил свою мать. Она была родом из Восточной Галиции, той части Австро–Венгерской империи, которая имела репутацию края, где живет особая раса, отличная от других европейцев, склонная к бурным эмоциям и страстным вспышкам по пустякам. Она была также известна своей стоической отвагой.
– Зиги, ты необычайно красив. Ради какой девушки ты надел свою лучшую рубашку и галстук?
Обожая сына, Амалия не испытывала ревности. Она мечтала о дне, когда Зиги женится и подарит ей внучат. У нее были здоровые дочери, несомненно столь же плодовитые, как и мать, но мысль об их детях не приходила ей в голову.
– Оделся так ради тебя, мама.
Довольная тем, что ритуал был соблюден, Амалия чмокнула сына в щеку. Сестры смотрели на происходящее с удивлением. Не было секретом, что мать была без ума от старшего сына, так же как не было секретом и то, что шестидесяти шестилетний Якоб Фрейд боготворил свою жену. Между членами семьи из девяти человек не было недостатка в привязанности.
Амалия вернулась к кухонному столу, на котором лежало раскатанное тесто. Отрезая куски, она руками лепила клецки и бросала их в кастрюлю. Затем открыла заслонку плиты, чтобы посмотреть на гуся. Зигмунд, Анна и Роза снисходительно улыбались, наблюдая, как мать вылила из чайника горячую воду на противень, где жарился гусь. Зигмунд подумал: «Она наделила нас семерых неуемной жаждой жизни».
В более благодатную пору, когда семья Фрейд жила во Фрайберге, она могла себе позволить содержать няню для двух малышек. Но после переезда в Вену наступили трудные времена, Якоб Фрейд приносил домой лишь скромные суммы, и Амалии пришлось одной ухаживать за детьми, довольствоваться случайными визитами уборщицы и носить белье в соседнюю прачечную. Амалия не жалела собственных сил, дабы возместить нехватку средств. Когда не было муки, она наскребала по сусекам, если не было батиста на платья девочкам, перелицовывала старые.
Зигмунд прошел в гостиную, не вызывавшую у него каких–либо чувств. Здесь почти всегда царил полумрак, стояли тяжелые темные стулья и софа, на окнах висели двойные занавески, внутренние – из коричневого бархата – были подвязаны на стороны, на полу лежал вытертый персидский ковер, доставшийся Якобу от первого брака. Однако некоторые вещи нравились Зигмунду: кофейный столик с Библией на староеврейском языке, унаследованной от родителей отца; отделанный бамбуком книжный шкаф в углу; раздвижной секретер у стены с наиболее ценным имуществом Амалии – тремя семейными фотографиями, на которых был запечатлен восемнадцатилетний период их жизни, причем каждая была сделана в момент благополучия, когда семья Фрейд имела возможность купить новую одежду и сняться в хорошей фотостудии.
На первой были изображены восьмилетний Зигмунд в красивом сюртуке, застегнутом на все пуговицы, вплоть до мягкого воротника рубашки, и брючках, отстроченных по бокам, и Якоб в длинном сюртуке, широких неглаженых брюках, на шее красовался галстук в горошек, а в руках он держал книгу.
– Папа, ты был чересчур красивым, – сказал вслух Зигмунд и рассмеялся по поводу своего тщеславия: ведь даже на старой фотографии сын удивительно походил на отца.
Вторая фотография была сделана восемь лет спустя, когда Зигмунду было шестнадцать лет и он был лучшим учеником в своем классе гимназии пять лет подряд. На этой фотографии, запечатлевшей его скромные усы, он был в жилете, который пересекала на взрослый манер золотая цепочка часов. Он стоял, прислонившись к резному столу, его нога касалась края длинной юбки матери из черной тафты. Она тоже держала книгу, но неловко, на коленях, как бы откровенно признаваясь, что не часто имеет дело с такими предметами.
Его мать, на десять лет моложе отца, была одета с иголочки, что приятно сочеталось с ее тонким чувственным лицом. Ему нравились ее красивые золотые серьги с изящными подвесками, золотая цепочка на шее, медальон под кружевным воротником, выделявшимся на черном платье, и обрамлявшие лицо Амалии блестящие черные волосы, завитые локонами. В Вене говорили, что женщины из Галиции вовсе не леди с изящными манерами. Но Амалия была, бесспорно, привлекательной женщиной.
Самая большая фотография была сделана всего шесть лет назад. На ней были запечатлены шесть детей семьи Фрейд и младший брат Амалии старший лейтенант Симон Натансон. Коротконогий и низкорослый, с непомерно длинными усами, в своем украшенном светлыми пуговицами, хорошо подогнанном мундире и с огромным палашом он как бы олицетворял Австро–Венгерскую империю. Зигмунд находился в центре группы. Ему в ту пору было двадцать лет, его лицо оттеняла узкая бородка, и он с головой был погружен в изучение медицины. Перед ним сидела мать, откинувшись на его руку, лежавшую на спинке стула. На полу примостился десятилетний Александр, баловень семьи. Справа от Зигмунда стояла Анна, крупная девица с пышными черными волосами, внушительным бюстом и тонкой талией.
К ней прислонилась Паули, младшая из дочерей. Ей было всего двенадцать лет, но она выглядела не по возрасту рослой. Круглое лицо и курносый нос придавали ей простецкий вид по сравнению с остальными девочками. Зигмунд знал, что ее легко опекать, но командовать ею – невозможно. По другую сторону от него расположилась Мария, ее звали Митци, пятнадцати лет, с локоном, спускавшимся на левое плечо. Она растерянно смотрела на мир, таившийся в объективе камеры. В переднем ряду около матери стояла четырнадцатилетняя Дольфи, а по другую сторону – Якоб, набычившийся на камеру, что можно было принять за желание выглядеть на фотографии главой семьи.
В гостиную вошел Якоб Фрейд. Он был выше сына ростом, шире в плечах, волосы и борода поседели, а усы оставались по–юношески черными. Сыну казалось, что отец становится все более похожим на пророка из Ветхого Завета; у Якоба был запас историй для толкования любых ситуаций.
– Итак, Зиг, – сказал отец, – ты вполне готов к нашему скромному празднику.
– Отмечаю посвящение в профессию медика.
Якоб промолчал, обдумывая услышанное. Все семейство Фрейд находилось в актовом зале университета 31 марта прошлого, 1881 года, когда Зигмунду вручали диплом и посвящали его в доктора.
Якоб знал, что сын не намерен заниматься врачебной практикой.
– Я говорю серьезно, папа. Через несколько недель я вернусь в больницу, чтобы готовиться к частной практике.
– Добрая весть, сынок.
– Отчасти. Пройдет несколько лет, прежде чем я смогу зарабатывать. Тебе туго придется.
