Федор Раззаков - Андрей Миронов: баловень судьбы
Вспоминает М. Воронцов: «Милый Андрюша, почему он привязался ко мне, не знаю, но четыре года в училище мы почти не расставались. Я никогда не забуду первый общеобразовательный экзамен. Мы готовились вместе, готовились у него дома. Он честно учил, я честно писал шпаргалки. „Старик, – говорил он мне, – завалишься, вот попомни“. Но я оставался спокойным, так как опыт по этой части у меня накопился уже солидный. На экзамене произошла извечная несправедливость: Андрюша, честно учивший, почему-то получил четверку, а я, все списав со шпаргалки, естественно, получил пятерку. Ах, как он переживал, мой милый Андрюша, ну просто не находил себе места. А я никак не мог понять, почему он так огорчается. Стипендию он ведь все равно не получал, как сын обеспеченных родителей. На следующий день он поехал к педагогу по этому предмету и поздно вечером позвонил мне и почти прокричал: „Старик, я пересдал на „пять“. Я не понимал этого. Моя мама, выслушав мой рассказ, внимательно посмотрела на меня и сказала: „Запомни, Миша, ты никогда не будешь настоящим артистом, а он будет“. „Это еще почему?“ – возмутился я. «Потому, – сказала мама, – что у тебя нет тщеславия“.
Рассказывает Н. Пушнова: «Педагоги собрались удивительные. Совершенно уникальные специалисты по своей культуре и эрудиции. Общественные науки, слава богу, здесь велись чуть ли не интереснее, чем в университете. Шохин преподавал философию, и люди, собираясь в переполненных аудиториях, слушали затаив дыхание. От Кирилла Владимировича узнавали о таких мыслителях России, имена которых еще долго предпочиталось не произносить вслух. Беленький преподавал диамат и истмат, вещи, которые теперь, слава господи, никто и не слушает, и не читает. Но это был человек с необыкновенным обаянием, его все любили, приходили с удовольствием. На первом курсе Коган вела уроки истории партии, студенты собирались в зале, она приходила, садилась за пианино, спиной к аудитории, начинала играть вальсок на пианино. Затем вдруг поворачивалась:
– Ну, когда был первый съезд?
Все хохотали. В этих трудных жанрах советской науки «Щука» достигала невиданных высот: они не утомляли, они развивали, что не просто. Атмосфера царила «потрясающая».
Никто и никогда не позволил бы себе без уважительной причины пропустить лекции Симолина – педагога по изобразительному искусству, истории ИЗО. На его лекциях самые ленивые просыпались, битком была забита аудитория. Сидели верхом друг на друге. Когда Симолин рассказывал, стены буквально растворялись на глазах и появлялось впечатление, что вы пребываете в Италии, или в афинском Парфеноне, или у пирамид в Египте. Он показывал статуи – как они стоят, в какой позе, какой взгляд. Симолин был актер, к тому же прирожденный. Он загорался и лицедействовал с неукротимым темпераментом. И еще одна деталь – он беспрерывно курил на лекциях, а пепельницы никогда не находилось, не положено курить в аудитории, так он везде разбрасывал пепел. И все студенты у него научились маленькому фокусу: он курил и ставил дымящуюся сигарету на фильтр. А еще ребята делали из бумаги кораблики и все время ему подставляли. И он очень нежно говорил:
– Спасибо, спасибо большое, – и туда пепел бросал.
Потрясающий был дядька. Говорили, что его «съел» Захава. Судьба Симолина трагически оборвалась: уже после того, как мироновский курс отучился, он повесился. Он рассказывал о таких вещах, которые нельзя было рассказывать. Выкапывал что-то из архивов. Энциклопедических знаний человек…»
Между тем именно «Щука» поставила крест на первой любви Миронова. Как мы помним, он со школы был влюблен в свою одноклассницу Галю Дыховичную и продолжал с ней встречаться и после поступления в училище. Однако эти встречи продолжались всего лишь несколько месяцев. Потом Галя резко оборвала их отношения, застав однажды своего возлюбленного с другой девушкой – его однокурсницей по «Щуке». По словам Галины: «Мы поссорились потому, что он… загулял, что ли. Теперь я думаю, что, наверное, в училище девчонки были более раскованные, чем я. Более доступные, что ли. У нас же близости не было, хотя доходило почти что до… но я была девушкой, может быть, излишне строгих правил…
Расставаться с Андреем было очень жалко. Но в 18 лет предательство не прощается. Я оказалась свидетелем его проделок и не смогла пережить. Я сказала: «Все. До свидания, наши дороги разошлись». Он делал попытки помириться. Но у меня такой характер занозистый. Я очень переживала. И родители наши тоже переживали…»
Как ни странно, но после расставания с Галиной постоянной девушки у Миронова так и не появилось. Он пытался ухаживать за некоторыми своими однокурсницами, а также девушками с других курсов, но во что-то серьезное эти связи обычно не выливались.
Вспоминает В. Лепко: «Домой к Андрюше ходили мальчишки, но меня он тоже несколько раз приглашал. Квартира меня поразила обилием фарфора, на стенах, на шкафах – везде тарелки фарфоровые. У нас – а жили мы в том доме, где сейчас находится Театр сатиры, – все стены были голые, только фотографии мамины. Андрюшина квартира хоть и не очень большая, но очень богатая, хорошо обставленная, изобилие диковинных, редких и красивых вещей, даже хотелось бы поменьше, на мой вкус.
Только один раз столкнулась дома с его мамой. Очень странные были отношения. У меня ощущения остались свои, непохожие на те, что наши однокурсники описывают. Может, потому, что я девочка или у нее настроение не заладилось в тот день, когда я к ним пришла, допустим. Может, она готовилась к концерту, не знаю. Она вышла, увидела меня и сказала:
– Да, да, да, здравствуй, деточка.
Она знала моих родителей еще со времен мюзик-холла. Довольно суховатая была женщина, строгая, я ее всегда побаивалась, честно говоря. Вот не знаю почему. От нее всегда каким-то холодом веяло, с первой встречи. Она так и ушла к себе, а Андрюша меня быстренько провел в свою комнату. И тут последовало новое разочарование… Мальчишки рассказывали, что мироновская домработница всегда, когда они приходили, их всех кормила, потому что студенты вечно были голодные. А я помню, мы сидели с Андрюшкой в его комнате, болтали, готовились к экзамену. Он к тому времени мне немножко понравился. Как мужчина он меня все-таки обаял, и потом его работы не могли оставить равнодушной. Я смотрела на него уже с восхищением, он мне нравился. И домработница сказала:
– Андрюша, иди ужинать!
И он пошел ужинать, а я осталась сидеть одна в комнате.
Я не была голодной, но меня это задело, даже травмировало. Как будто какой-то красивый, очаровательный, много раз слышанный миф – умер. В то время к моей маме весь двор приходил есть какую-нибудь картошку.
