Венди Холден - Дети лагерей смерти. Рожденные выжить
С 5 вечера до 8 утра все обитатели должны были находиться у себя дома, квартиры были перенаселены и летом там становилось нечем дышать. Канализационная система не работала, люди пользовались деревянными ведрами. Ведра быстро наполнялись, их необходимо было выносить в специальные бочки для отходов, которые вынуждены были возить несчастные Scheisskommando – ассенизаторы.
Семья Рахель старалась делать все от них зависящее и молиться, чтобы эта мука поскорее кончилась. В попытке поддержать друг друга они повторяли: «Вот еще неделька – и снова заживем как люди». Недели превращались в месяцы, но ничего не менялось. Люди отощали, они были измучены работой и теряли надежду. Сала говорила: «Они отобрали нашу гордость, мы никогда не станем прежними».
К февралю 1940 года на окраине Лодзи было подготовлено гетто размером в 2,5 квадратных километра, в которое предполагалось переселить 164 000 евреев. Для этих целей были избраны районы Балути и Старе-Място. Рахель и Моник решили бежать как можно скорее и переселились в варшавскую квартиру вместе с матерью Моника и двумя его братьями. Большая часть города была разрушена люфтваффе, но формально Варшава относилась к области руководства немецкого губернатора Ганса Франка, и молодая пара надеялась, что там они будут привлекать меньше внимания. «Мы не рассчитывали, что война затянется больше, чем на пару месяцев», – писала Рахель.
Жизнь в столице была крайне напряженной. Со всех уголков страны в поисках убежища съехались беженцы. Каждый день прибывали люди на телегах, в которые они пытались уместить всю утварь, улицы переполнялись звоном сковородок и кастрюль. Еды было критически мало, и даже с поддельными документами была вероятность попасть под арест.
В апреле 1940 года началось возведение стены, окружающей Варшавское гетто, куда впоследствии отправят 400 000 евреев. Именно это гетто станет самым большим во всей оккупированной немцами Европе. В последующие месяцы людей охватила паника, они бежали к границе, нагруженные всем, что смогли забрать с собой. Рахель, Моник и его братья, поддавшись всеобщей тревоге, активно выясняли обстоятельства. Все рассчитывали уехать как можно дальше, чтобы избежать печальной участи.
Мать Моника, Ита, наотрез отказалась покидать дом, хотя ее здоровье заметно ухудшилось после вторжения нацистов. Как большинство молодых людей своего поколения, Моник считал своим долгом остаться с матерью, надеясь, что если они будут держаться вместе, то все обойдется. Рахель и Моник понимали, что им предстоит вести кочевую жизнь, а с Итой это представлялось невозможным. «Она бы не вынесла такого путешествия. Мы решили остаться в Варшаве».
В ноябре 1940 года все евреи Варшавы были загнаны в гетто. Пытавшихся сбежать сразу убивали. На территорию менее 3 квадратных километров были втиснуты почти полмиллиона людей, все они были обнесены стеной трехметровой высоты с колючей проволокой. Квартира Фридманов изначально находилась в пределах гетто, поэтому жизнь практически не изменилась. «С натяжкой, но жизнь можно было назвать нормальной. Мы практически ничего не могли делать, поэтому жили на деньги Иты, – говорила Рахель. – Мы получали посылки и еду из-за стены, а за злотые можно было купить даже кое-какие предметы роскоши на черном рынке». И все так и тянулось по-старому, пока семью не выселили из квартиры, объяснив приказ тем, что квартира великовата для четырех человек. Один из бывших клиентов их предприятия любезно предоставил им комнату, которую они благодарно приняли.
Количество людей, погибающих прямо на улицах от голода, истощения, туберкулеза и тифа, достигло отметки 2 000 в месяц. Рахель решила организовать помощь тем, кому повезло меньше. С особенной нежностью она относилась к беженцам из Пабьянице. «Большинство людей были голодными и нищими. Мы организовали кухню, где каждый мог получить пиалу супа и кусок хлеба. Некоторые из них давали нам пару монет, и мы могли купить еду на следующий день и накормить еще 70 человек». Еврейский совет (юденрат), контролирующий жизнь в пределах гетто, нашел для Рахель и ее добровольцев кухню побольше, но материально никак не поддержал. «Мы работали на протяжении 6 месяцев, пока у нас не кончились деньги. Мы вынуждены были закрыться».
Рахель переключилась на обеспечение одеждой тех, кто рисковал замерзнуть зимой. Еды и горючего было очень мало, на улицах повсюду лежали мертвые, которых уже не вмещало маленькое кладбище, приходилось рыть общие могилы. Особенно Рахель старалась помогать детям, у которых не было сил сопротивляться, – они были предельно истощены. Она с парой друзей отправилась к Янушу Корчаку, выдающемуся педагогу, врачу и писателю, который организовал первый в Варшаве детский дом в 1912 году. Ему несколько раз предлагали уехать, но он отвечал, что не может бросить 200 несчастных детей.
В приюте на улице Дзельна Рахель предложила Корчаку свою помощь, в ответ он попросил найти теплую одежду для «малышек», чем волонтеры и занялись. В те же вещи дети нарядились, когда покидали пределы гетто спустя год. Начались депортации на восток, и в первую очередь туда отправили детей, стариков и больных. Корчак заявил, что «отправится туда, куда и его дети», и пошел вместе с ними на погрузочную станцию. Оттуда поезд доставил их в газовые камеры концлагеря Треблинка. Они умерли вместе.
Адам Черняков, глава юденрата, не смог остановить депортацию евреев из гетто. Нацисты запрашивали 6 000 человек в день, и Черняков в качестве протеста выпил ампулу цианида. В предсмертной записке, обращенной к жене, он писал: «Они хотят, чтобы я убивал детей своего народа собственными руками. Мне ничего не остается, кроме смерти. Я не могу этого вынести. Мой поступок покажет остальным, как себя вести».
Границы гетто были под наблюдением, но при наличии необходимых документов люди могли выходить за ворота. Лишенные благ, которые в обычное время поставляли евреи, поляки приходили на черные рынки. Люди рисковали жизнью, связываясь с евреями, но мужчины проползали по подземным туннелям, чтобы достать еду и передать посылки. Используя свои бумаги, Моник выходил в город за едой и новостями о семье Рахель. И каждый раз Рахель понимала, что он может не вернуться. Но каждый раз его возвращение приносило ей облегчение, они лежали в ночи и шептали друг другу, что скоро этот кошмар закончится. Когда начались депортации, они сказали друг другу: «И это тоже пройдет». Нацисты предлагали отправляться работать на фермы за еду, но семья вновь отказалась. Они решили быть вместе во что бы то ни стало, пока их всех насильно не заберут. Они продолжали надеяться, что война со дня на день окончится.
Но нацисты начали закручивать гайки. Офицеры СС в сопровождении еврейской полиции, у которой была своя униформа с желтыми звездами, собирали людей и массово уничтожали по подозрению в диверсии. На главной площади поставили виселицу. Семьи жили в постоянном страхе услышать стук в дверь, особенно по наступлении комендантского часа. Почти всех контрабандистов из гетто расстреляли, тем самым обрывая контакт с внешним миром. Стало слишком опасно использовать поддельные документы, а критическая нехватка еды провоцировала все больше смертей.
