Больница здорового человека. Как люди изменили медицину во время пандемии - Мохова Полина

Оля кричала так, что охранник от страха заперся в своей будке изнутри. Ей хотелось выгнать из больницы не только Леню, но и вообще всех. Однако «пожар» был быстро потушен. Леня извинялся, что заставил ее так переживать, и не находил себе места… Диализ вскоре из отделения убрали. Леня остался среди волонтеров, но Оля с тех пор не могла спокойно даже подумать о нарушителе: у нее все внутри кипело от бешенства.

Совсем скоро в реанимациях начались парные дежурства – удобнее, если работают вместе мужчина и женщина. Однажды Олю поставили в одну смену с Леней. Ее буквально взорвало от возмущения! Она выговаривала в трубку Саше Горячей Точке, который был за это ответствен, но тот спокойно отвечал, что для дела так лучше.

Когда Оля и Леня оказались в реанимации вдвоем, она глазам своим не поверила: к каждому пациенту, врачу, санитарке Леня относился так, будто перед ним самый драгоценный цветок на планете, который ему выпала честь сохранить. Тем, кто спит, Леня читал сказки. Вместе с теми, кто горюет, – горевал сам.

Уже летом, наткнувшись на него в штабе, она просила у него прощения и обнимала. Леня же говорил, что Оля очень правильно на него тогда накричала – он это заслужил.

А еще за Леней по пятам тянулся хвост легенд: про его почти театральные представления для пациентов, про кукол-ассистентов собственноручного Лениного производства, про тайвеки, которые он расписывал красками и фломастерами, чтобы поднять настроение окружающим. И все это было правдой.

А по вечерам, после больницы, он устало прокручивал в голове события минувшего дня.

Была у него одна молодая пациентка, которая только поступила из реанимации. Она не могла говорить: у нее было отверстие в шее – через него она какое-то время дышала. Леня заметил, что женщина почти не шевелится, не реагирует на окружающих и вообще не проявляет интереса к жизни. Он уговорил ее помыть голову. Взял тазик. Нашли такую позу, чтобы она могла лежать на кровати, ни обо что не опираясь головой.

Мыть пациентов чаще всего приходилось прямо в палате – с тазиком или специальными средствами, обтиранием. Душевые больниц совсем не оборудованы для ослабленных людей: пользоваться ими самостоятельно зачастую боятся даже те, кто уже ходит.

Леня вспомнил, как другой волонтер, Юля Пономаренко, однажды сопровождала в душевую крупную женщину, калмычку, – килограммов в той было сто двадцать. Пациентка боялась не справиться сама, но мечтала оказаться под душем – ей это было важно после долгого периода нахождения в реанимации. Юля ее мыла, а та фыркала от удовольствия, как кит.

Леня принялся тихо, спокойно мыть свою пациентку, бормоча ей что-то, – и она его слушала. Достаточно ли теплая вода? Не попадает ли мыло в глаза? Голос был убаюкивающим, и она начала улыбаться. Наверняка ей было неловко – из-за защитных очков на нее все-таки смотрел мужчина. Но он справился со своей работой: за два часа вымыл пациентку до кончиков пальцев ног и рук.

Потом она узнавала его даже в защитном скафандре и благодарила – сначала глазами, а потом и словами. Через неделю она уже не нуждалась в посторонней помощи: была хорошо одета, самостоятельна, общалась с соседками, а затем и выписалась.

Леня как никто умел находить подход к каждому пациенту. Кто-то хотел поговорить про Бога, кто-то про внуков, кто-то про плохих врачей, которые его гробят, или хороших, которые его спасают. Кому-то еда была несоленая, кому-то не справиться с яблоком – слишком жесткое – или с апельсином – зубов нет. И Леня натирал яблоко на терке, чистил апельсин, освобождал дольки от шкурок, чтобы их было удобно давить деснами.

У Лени было четкое представление о своей миссии. На Эверест не станешь забираться каждый день, а вот стакан воды можно подавать ежедневно – и чай заваривать. И каждый раз эти маленькие действия делают людей в больнице чуть счастливее. Лене нравились простые жесты. Касаясь пациента, рассказывая историю, он старался отвлечь от больничной рутины. Отдавал чуть-чуть себя и сам этим заряжался.

Так однажды у него на попечении оказалась пациентка восьмидесяти семи лет. Изможденная реанимацией, она стонала и не хотела общаться, пить, есть; кожа и губы высохли. Соседки по палате жаловались, что она своими стонами не дает им спать. Леня подошел к ней и спросил, почему она не отвечает на телефон – на дисплее было уже пятьдесят пропущенных вызовов. Она надтреснутым, поврежденным ИВЛ голосом ответила: «Я хочу умереть». Судя по всему, она не притворялась.

Леня спросил: «Сколько вы были в реанимации?» Не помнила. Тогда он посмотрел сам: около полутора месяцев. «Смотрите, – сказал Леня, – вы там круглые сутки лежали на свету, в зале, видели, что происходит вокруг: на ваших глазах людей забирали и одевали в черный пакет».

И добавил ей на ухо: «Вы упустили свой шанс! Вам очень больно, вы не можете поднять руки, сесть и перевернуться сами, но вы уже лежите в другом направлении. Поэтому давайте вы со мной не будете говорить про смерть, а лучше договоримся, с кем вы пообщаетесь по телефону или хотя бы послушаете. Я позвоню».

Решили, что это будет дочь. Леня набрал номер, объяснил, кто он такой и что мать только вышла из реанимации, она плохо артикулирует, но может слушать. Приложил трубку к уху женщины, а сам потихоньку стал приводить ее в порядок.

Через несколько дней, а может, недель она стала самостоятельно садиться, есть и ходить. А потом вдруг снова попала в реанимацию. И депрессивное состояние вернулось. Зато теперь у нее был опыт восстановления, поэтому второй раз договориться с ней было легче. Ведь часто человек хочет умереть, потому что думает, что теперь всегда будет так плохо или даже еще хуже. На самом деле это еще неизвестно, думал Леня.

Первое, что говорит Леня своим пациентам, входя в палату, – что он не врач, не медик, а доброволец и пришел по бытовым вопросам. Он говорит это всему «населению» палаты, а не только своему подопечному, – чтобы остальные пациенты тоже настроились на сотрудничество. С их стороны не должно быть зависти и ревности: волонтер у постели больного пробудет двадцать минут, а они вместе все двадцать четыре часа. Если они просят о чем-нибудь или Леня видит, что им что-то нужно, – обязательно сделает.

У Лени есть ассистент – Пузырик. Это самодельная кукла из пластиковых бутылок, знаменитая на всю больницу и, кажется, весь фейсбук. С Пузыриком можно держать совет, что делать, если попадаются неконтактные пациенты. Да и поругаться, если посоветует что-то не то.

История кукол-ассистентов началась с непростой пациентки шестидесяти девяти лет. В прошлом она была медиком и лучше других понимала, каково ее положение. Совсем не хотела говорить. Леня прознал, что у пациентки скоро юбилей. Он привез цветы, гигантского плюшевого медведя, обернутого в пакеты, и, войдя в палату, сказал: «Праздновать вы будете явно уже дома, я не смогу вас поздравить, поэтому привез подарок заранее».

Женщине стало любопытно, что там, в пакетах. Леня шуршал и разворачивал, а она следила краем глаза, лежа на животе (это единственная позиция, в которой люди с тяжелой формой ковида могут дышать). Эксперимент прошел успешно: завязался разговор. Через полтора месяца женщина прислала Лене фотографию из-за праздничного стола, со своего семидесятилетия. Леня и сейчас поддерживает отношения со многими, кто выписался.

Именно тогда, провернув трюк с медведем, Леня решил «нанять» к себе в бригаду постороннего – собеседника, с которым можно было бы шутить на все лады. И вот он уже ворчит на куклу: «Ты мне, Пузырик, в прошлый раз такое насоветовал, я чуть от стыда не умер!» – и все пациенты в палате улыбаются.

Так Леня и стал своим человеком в больнице. Даже для тех, кто с другими не стал бы разговаривать, он становился ближайшим другом на дни восстановления после реанимации.