Андрей Шляхов - Молодая Раневская. Это я, Фанечка…
Весть об отречении царя Фаину не удивила – все шло к этому. Подумалось только, что теперь будет с императорскими театрами. Закроют их или просто переименуют?
На главной улице города, названной в честь Николая Второго, люди с красными бантами сбивали с домов таблички с названиями. Вокруг стало больше красного. На репетиции Стоянов объявил, что надо изменить репертуар. Все старое долой, играть только современные пьесы, проникнутые революционным духом. Кто-то из актеров предложил поставить запрещенную пьесу Леонида Андреева «К звездам», посвященную событиям пятого года, и сказал, что она у него есть. Наличие пьесы на руках решило дело, потому что можно было сразу же приступать к постановке. Самые осторожные сомневались – стоит ли ставить запрещенное, но Стоянов в обычной своей грубой манере посоветовал им выглянуть в окно и посмотреть, что творится на улице.
Из-за дележки ролей, как обычно, возникла склока. Фаина захотела сыграть Анну, дочь ученого Терновского. Ее пленила авторская ремарка: «Красива и суха, одета не к лицу». Андреев владел словом не хуже Чехова. Но в итоге Фаине досталась роль служанки Минны. Три выхода, точнее – два, потому что в одном только свою физиономию в дверях показать надо, одна реплика: «никого нет». Что можно сделать с такой ролью? Другие актеры завидовали Фаине. Постановка срочная, нужно «галопом» учить роли, а у нее всего одна реплика!
С репликой Фаина провозилась дня три. То произносила сокрушенным голосом, то равнодушно, то всплескивала руками, то не всплескивала… Наконец остановилась на равнодушно-деловитом ответе. Какое дело служанке до того, приехал кто к господам или нет? А вот кофе подавала, выражая неприязнь и лицом, и резким стуком блюдца о стол и чашки о блюдце, потому что подавала его неприятному человеку. Стоянов похвалил. Сказал: «Видно, что вас так и подмывает вылить кофей Поллаку на голову». Фаине было приятно, что скупой на похвалу антрепренер оценил ее игру в такой маленькой роли. Маленькой по объему, а не по значению.
Пьеса, поставленная за неделю с небольшим, имела огромный успех. Несмотря на то, что дело было в Великий пост, публика валила валом. Предприимчивый Стоянов напечатал сорокакопеечные билеты на стоячие места, отчего театр стал напоминать цирк с его галеркой. Гласный городской думы Барышников, бывший также издателем, редактором и главным корреспондентом газеты «Белгородские силуэты», написал восторженную рецензию, в которой хвалил труппу не только за игру, но и за смелость. Фаина обычно отправляла матери номера газет, в которых хвалили спектакли с ее участием, но на этот раз воздержалась. Побоялась, что родители начнут за нее беспокоиться, ведь в рецензии было упомянуто о нарушении цензурного запрета.
Обрадовавшись успеху, Стоянов добавил к «Звездам» еще одну запрещенную пьесу – трагедию Давида Айзмана «Терновый куст» о евреях-революционерах. Пьеса из еврейской жизни была выбрана не наугад, а с расчетом потому, что из Белгорода путь труппы лежал в Екатеринослав, добрую половину населения которого составляли евреи. Расчет Стоянова полностью оправдался. В Екатеринославе каждый вечер был аншлаг. Поскольку Фаина оказалась единственной еврейкой в труппе, ей на репетициях приходилось не только играть свою героиню, но и консультировать других актеров относительно еврейского быта и еврейских правил. Таким образом, на репетициях «Тернового куста» Фаина получила свой первый режиссерский опыт. Можно предположить, что привычка спорить с режиссерами начала формироваться у нее с той поры. В «Терновом кусте» Фаина играла Дору, восемнадцатилетнюю дочь лудильщика Самсона. Роль была большой и трагической, потому что в финале Дора погибала. Из-за поспешной постановки удовлетворения эта роль не принесла. «Над такой ролью надо работать и работать, – вспоминала позднее Раневская. – А мне пришлось играть уже через две недели после прочтения пьесы. Репетировали кое-как, на скорую руку. Моя героиня умирала от пули, а я вместе с ней умирала со стыда».
В конце июня Раневская ушла от Стоянова. Расставание вышло бурным. Стоянов, будучи человеком вспыльчивым и обидчивым (грубияны они все такие), воспринял ее уход из труппы как личное оскорбление. Фаина имела неосторожность сказать, что собирается ехать в Москву, и это обстоятельство почему-то сильно задело антрепренера. Почему-то… Можно предположить, что в глубине души он сам мечтал о московской сцене (Стоянов, подобно большинству антрепренеров, прежде был актером), да вот не сложилось. В ответ на упреки, бывшие совершенно необоснованными, Фаина наговорила Стоянову дерзостей. Припомнила все – и площадную брань в храме Мельпомены, и скорые скверные постановки, и репетиции в дороге (случалось и такое)… Короче говоря, расстались они врагами и очень скоро Фаина об этом пожалела.
Время было беспокойное, новости, приходившие из обеих столиц, были одна удивительнее другой, поэтому Фаина, прежде чем брать билет, отправила Коонен телеграмму: «Собираюсь выезжать. В силе ли наш уговор?» Коонен посоветовала на время воздержаться от приезда. Телеграф не располагает к многословию, к тому же Алиса Георгиевна вообще имела привычку выражаться уклончиво, намеками. В телеграмме было написано: «непонятно, что происходит», а ты понимай, как хочешь. Фаина расстроилась и корила себя за недальновидность – надо было отправить телеграмму до разговора со Стояновым. Он, конечно, хам и взгляды на искусство имеет своеобразные, но деньги платил исправно и даже несмотря на ссору заплатил все сполна.
Фаина уже приобрела опыт и прекрасно понимала, что от захудалых провинциальных антреприз многого ожидать не следует. А в хорошие сильные труппы начинающей актрисе попасть сложно. Фаина время от времени писала письма, интересовалась вакансиями. Половина писем оставалась без ответа, другие отвечали сухо: «не требуется», а легендарный одесский антрепренер Михаил Федорович Багров прислал Фаине длинное, обстоятельное письмо, в котором пространно объяснял, что всяк сверчок должен знать свой шесток. Фаина не обиделась, потому что письмо было написано деликатно и потому что его написал человек, у которого в труппе Радин с Юреневой играют!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
«Больно мне!» (идиш). Выражение, соответствующее русскому «Боже мой!». – Здесь и далее примечания автора.
2
Отрывок из молитвы «Шма Исроэль».
3
Отступник, еврей, сменивший веру, выкрест (иврит).
4
Чокнутому (идиш).
5
Ленский (Воробьев) Дмитрий Тимофеевич (1805–1860) – русский драматург и актер, автор множества водевилей, имевших большую популярность в XIX и начале ХХ в.
6
Еврейское выражение, используемое для характеристики чего-то невероятного, небывалого.
7
Гранд-кокет – амплуа актрисы, играющей молодых светских женщин.
8
Субретка – амплуа актрисы, играющей бойких остроумных служанок.
9
Ф. И. Тютчев, «Байрон».
10
Так в обиходе назывался сторублевый кредитный билет с изображением императрицы Екатерины Второй.
11
Ревель – прежне название Таллина.
12
Еврейское выражение, означающее: «баснословные, невероятно завышенные цены».
13
Поздравляю! Дословно: «Хорошего счастья» (ивр.).
14
Т. е. бывший актер Императорских театров (театров, существовавших за казенный счет и считавшихся наиболее престижными).
