Юлий Пустарнаков - Волшебный фонарь. Хроника жизни Марины Цветаевой: от рождения до начала взрослой жизни (1892–1912)
В посёлке Удельная (ныне посёлок городского типа в Раменском районе Московской области) Л. А. Тамбурер имела усадьбу на улице Великокняжеской (адрес после 1917 года – Южный проспект, 14), напротив Троицкой церкви. Можно предположить, что Марина и Анастасия Цветаевы бывали здесь у неё в гостях. Дом не сохранился, сгорел 25 декабря 2005 года.
Марина Цветаева пишет стихотворение «Последнее слово» («О, будь печальна, будь прекрасна…»), посвящённое Л. А. Тамбурер:164
Облик Эллиса Марина Цветаева воссоздаст в 1914 году в поэме «Чародей»165, посвящённой Анастасии Цветаевой. А также в стихах «Бывшему Чародею» и «Чародею», обращённых к Эллису, вошедших в 1910 году в первую книгу «Вечерний альбом».
Из письма А. В. Бахраху взрослой Марины Цветаевой (1923 г.): «Есть в Вашем письме нечто вроде упрёка. – „Вы отравлены логикой“. Дитя, этот упрёк мне знаком как собственная рука. Мне не было 16-ти лет – поэт Эллис, к <оторо> го Вы знаете по записям Белого – сказал обо мне: – Архив в хаосе. – „Да, но лучше, чем хаос в архиве!“ Это – я, один из моих камней (о меня!) преткновения людей и спасательных кругов от них».166
Из «Сводных тетрадей» Марины Цветаевой (1932 г.): «Первый образец мужского хамства я получила из рук – именно из рук – поэта.
Возвращались ночью откуда-то втроём: поэт (вероятно, Эллис – Ю. П.), моя дважды с половиной меня старшая красивая приятельница (по-видимому, Л. А. Тамбурер – Ю. П.) – и 14летняя, тогда совсем неказистая – я. На углу Тверского бульвара, нет – Никитского – остановились. Мне нужно было влево, поэт подался вправо – к той и с той.
– А кто же проводит Марину? спросила моя очень любезная и совестливая приятельница.
– Вот её провожатый – луна! был одновременный ответ и жест занесённой в небо палки в виде крюка.
Из-за этой луны, ушибшей меня как палкой, я м. б. и не стала – как все женщины – лунатиком любви».167
Весенние походы в синематограф в большой компании, в том числе, с Петром Юркевичем.
Март
Написано стихотворение «Проснулась улица. Глядит, усталая…».
Проснулась улица. Глядит, усталая
Глазами хмурыми немых окон
На лица сонные, от стужи алые,
Что гонят думами упорный сон.
Покрыты инеем деревья чёрные, —
Следом таинственным забав ночных,
В парче сияющей стоят минорные,
Как будто мёртвые среди живых.
Мелькает серое пальто измятое,
Фуражка с венчиком, унылый лик
И руки красные, к ушам прижатые,
И чёрный фартучек со связкой книг.
Проснулась улица. Глядит, угрюмая
Глазами хмурыми немых окон.
Уснуть, забыться бы с отрадной думою,
Что жизнь нам грезится, а это – сон!
Mapт 1908
До 8 июня
Марина и Анастасия Цветаевы приехали в Тарусу.
15 июня, воскресенье
Из письма А. К. Виноградова В. А. Ватагину168 из Тарусы в Москву: «…Марина Цветаева была до приезда нашего у Некрасовых <семья Виноградовых приехала из Москвы в Тарусу 8 июня> и Madame Некрасова получила несколько неприятных впечатлений: Марина что-то говорила о Бальмонте, М. П. назвала его Бальмошкой и сказала о нём какой-то вздор, Марину это взорвало, она нагородила кучу дерзостей. М. П. сказала, что она (Марина) была в предыдущей жизни „гуннской девицей“, на что Марина ответила, что человеку умному и развитому стыдно пробавляться такими баснями. Возникла взаимная ненависть. Мною Марина недовольна, ибо папаша её, Иван Владимирович, возымел ко мне необычайное расположение, причины коему не придумаю, и выразил это многими лестными для меня содействиями».169
До 21 июля
Марина Цветаева гостит в имении Юркевичей Орловка в Чернском уезде Тульской губернии (недалеко от железнодорожной станции Скуратово), её пригласила Софья Юркевич, которая до этого (поездки в Орловку) гостила в Тарусе у Марины Цветаевой.
Из воспоминаний Софьи Юркевич (в замужестве Липеровской): «Летом я ездила к Марине в Тарусу. Мы катались по Оке, ездили к Марининой тёте. Нам было обеим по пятнадцать лет – вечером мы тайком бегали к реке, катались на пароме, там была прекрасная и нами любимая природа.
В Тарусе сохранились следы татарского нашествия, и мы говорили о татарах и вообще об истории, которой Марина очень интересовалась… Она мне читала Пушкина, немецких романтиков, Гейне. <…>
Проведя всю ночь на Оке, мы глядели на рассвете на любимые дали, которые потом и носили с собой всю жизнь».170
21 июля, понедельник
Марина Цветаева уезжает из Орловки в Тарусу. Уезжая, вручает письмо Петру Юркевичу – «„Понтику“ (своеобразному пойнтеру, не вошедшему в возраст)», вероятнее всего, на железнодорожной станции Горбачёво (недалеко от Орловки). В письме стихи:
«На 18-ое июля
Когда твердишь: «Жизнь – скука, надо с ней
Кончать, спасаясь от тоски»,
Нет ничего светлей и радостней
Пожатья дружеской руки.
Душа куда-то ввысь возносится,
Туда, где ярок солнца свет,
И в сердце тихо произносится
Молчаньем скрепленный обет.
Не будем строгими и зрелыми,
Пусть мы безумны, ну т <а> к что ж!
Мы знаем, правда только с смелыми,
А всё другое только ложь.
Пусть скажут: «Только безрассудные
Поверят дружеским словам»,
За светлый луч в минуту трудную
От всей души спасибо Вам.
И вот теперь скажу уверенно
(Я знаю, между нами – нить):
«О нет, не всё еще потеряно,
И есть исход и можно жить!» —
Не вообразите о себе слишком многого, избалованный Понтик! —
Написано в «весёлом» настроении 21-го июля 1908 (после езды на конях)».171
22 июля, вторник
Марина Цветаева пишет два письма Петру Юркевичу из Тарусы в Орловку: утром172 и вечером173.
Утреннее письмо
«Хочу Вам писать откровенно и не знаю, что из этого получится, – по всей вероятности ерунда.
Я к Вам приручилась за эти несколько дней и чувствую к Вам доверие, не знаю почему.
Когда вчера тронулся поезд я страшно удивилась – мне до последней минуты казалось, что это всё «так», и вдруг к моему ужасу колёса двигаются и я одна. Вы наверное назовете это сентиментальностью, – зовите как хотите.
Я почти всю ночь простояла у окна. Звёзды, темнота, кое-где чуть мерцающие огоньки деревень, – мне стало так грустно.
Где-то недалеко играли на балалайках, и эта игра, смягченная расстоянием, ещё более усиливала мою тоску.
Вы вот вчера удивились, что и у меня бывает тоска. Мне в первую минуту захотелось всё обратить в шутку – не люблю я, когда роются в моей душе. А теперь скажу: да, бывает, всегда есть. От неё я бегу к людям, к книгам, даже к выпивке, из-за неё завожу новые знакомства.
Но когда тоска «от перемены мест не меняется» (мне это напоминает алгебру «от перемены мест множителей произведение не меняется») – дело дрянь, так как выходит, что тоска зависит от себя, а не от окружающего.
Иногда, очень часто даже, совсем хочется уйти из жизни – ведь всё то же самое. Единственно ради чего стоит жить – революция.174 Именно возможность близкой революции удерживает меня от самоубийства.
Подумайте: флаги. Похоронный марш175, толпа, смелые лица – какая великолепная картина.
Если б знать, что революции не будет – не трудно было бы уйти из жизни.
Поглядите на окружающих. Понтик, обещающий со временем сделаться хорошим пойнтером, ну скажите, неужели это люди?
Проповедь маленьких дел у одних, – саниновщина176 у других.
Где же красота, геройство, подвиг? Куда девались герои?
Почему люди вошли в свои скорлупы и трусливо следят за каждым своим словом, за каждым жестом. Всего боятся, – поговорят откровенно и уж им стыдно, что «проговорились». Выходит, что только на маскараде можно говорить друг другу правду. А жизнь не маскарад!
Или маскарад без откровенной дерзости настоящих маскарадов.
От пребывания моего в Орловке у меня осталось самое хорошее впечатление. Сижу перед раскрытым окном, – всё лес. Рядом со мной химия, за к <отор> ую я впрочем ещё не принималась, так как голова трещит.177
Сейчас 9 ½ ч. утра. Верно, вы с Соней178 собираетесь провожать Симу179. Как бы я хотела сидеть теперь в милом тарантасе, вместо того, чтобы слышать, как шагает Андрей в столовой, ругаясь с Мильтоном180.
Папа ещё не приехал.
Вчера в поезде очень хотелось выть, но не стоит давать себе волю. Вы согласны?
Нашли ли Вы мою «пакость», которую можете уничтожить в 2 секунды и уничтожили ли?
