Глеб Елисеев - Лавкрафт
Если где и можно обнаружить некие «фашистские» воззрения Лавкрафта, так это в его представлениях о том, что власть следует сконцентрировать в руках небольшой группы ответственных людей. Но здесь речь идет скорее о некоей разновидности «меритократии», чем о господстве одной тоталитарной партии и отрицании демократических процедур вообще. Во всяком случае, в тех эпизодах «За гранью времен», где речь идет об идеальном обществе, созданном Великой Расой, оно описано следующим образом: «Автоматизированная промышленность не требовала к себе большого внимания со стороны граждан, оставляя им много свободного времени для занятий на интеллектуальном и эстетическом поприщах. Наука у них достигла небывалого уровня развития, искусство превратилось в необходимый элемент жизни, хотя в тот период, к которому относились мои сновидения, оно уже прошло свой зенит. Технический прогресс стимулировался постоянной борьбой за выживание и необходимостью поддерживать функционирование хозяйства огромных городов в условиях повышенной геологической активности. Преступления были крайне редки; не последнюю роль в этом играла исключительно эффективная полицейская служба. Виды наказаний варьировались от лишения привилегий и заключения в тюрьму до смертной казни или полной эмоциональной ломки сознания и никогда не применялись без предварительного тщательного расследования всех мотивов преступления»[396].
Реальные эксперименты по построению фашистского общества Лавкрафта явно не устраивали. Правление Муссолини в Италии его разочаровало, Гитлера он называл шутом и не воспринимал всерьез. Английские нацисты, несмотря на одно высказывание в поддержку О. Мосли, также казались Лавкрафту слишком несерьезной организацией. Доморощенных же американских фашистов, вроде «Черного легиона» или «Серебряных рубашек», он считал группками ни на что не способных политических клоунов. И в общем-то был прав.
Лавкрафта любят попрекать высказываниями в поддержку Гитлера, но, во-первых, надо помнить, что это были замечания из частных писем, да еще и сделанные в начале 30-х гг. Тогда никто не подозревал, что из экстравагантного оппозиционного немецкого политика может вырасти «великий фюрер германской нации», способный развязать очередную мировую войну. А во-вторых, Лавкрафт положительно оценивал лишь некоторые аспекты политики Гитлера, в первую очередь стремление пересмотреть несправедливые условия Версальского договора. Сам же Гитлер чем дальше, тем больше вызывал у него настороженность. И если в начале 30-х он считал его паяцем, то позже был вынужден признавать, что тот «реально опасен». Доживи Лавкрафт до начала Второй мировой войны, он бы, несомненно, как и в Первую мировую, писал яркие публицистические статьи в поддержку Британии, а не Третьего рейха.
Невольную симпатию вызывал у Лавкрафта расизм и антисемитизм Гитлера, однако и здесь не надо преувеличивать масштабы явления. Он до конца жизни оставался до абсурда уверен в умственной неполноценности чернокожих, но никогда не демонстрировал своих взглядов публично. А весь антисемитизм Лавкрафта сводился к дежурному ворчанию в письмах на «еврейское засилье» в журналистике и издательском деле. Его теоретические высказывания о необходимости защиты культуры «коренного арийского населения» от чуждых влияний также выглядят только «благопожеланиями», оторванными от политической реальности. И уже в 1936 г. он резко критиковал антисемитскую политику нацистов: «У основного еврейского вопроса есть свои трудные культурные аспекты, но биологически нездоровая позиция нацистов его не разрешает… Практически любой путь разрешения лучше, нежели деспотичный и антинаучный, выбранный нацистами…»[397] Думаю, что Лавкрафт пришел бы в ужас и негодование от реальной практики «защиты арийских ценностей», осуществлявшейся в нацистской Германии во время войны.
Весьма любопытны и его культурные воззрения середины 30-х гг. По понятным причинам ближе всего Лавкрафту был мир фантастической литературы всех направлений, но относился он к нему с огромным скепсисом. Как ни странно, мастер хоррора очень ценил писателей-реалистов и сожалел, что не обладает ни малейшей склонностью к созданию чисто реалистических текстов. Он признавался, что пытался создавать нефантастические тексты, но результат оказался настолько плачевен, что все эти опыты были безжалостно уничтожены. Лавкрафт честно отмечал: «Хоть я и испытываю глубочайшее уважение к авторам реалистичной прозы и завидую тем, кто способен создавать удачное отображение жизни в повествовательной форме, после осуществленных проб я с грустью осознал, что это та область, что определенно закрыта для меня. Действительность такова, что там, где затрагивается реальная, неприкрашенная жизнь, мне абсолютно нечего сказать.
Жизненные события столь глубоко и хронически неинтересны мне — да и в целом я знаю о них так мало, — что я не могу выдумать ничего связанного с ними, что обладало бы живостью, напряженностью и интересом, необходимыми для создания настоящего рассказа»[398]. Из соотечественников и современников он достаточно высоко ставил Т. Драйзера и С. Льюиса, интересовался У. Фолкнером и терпеть не мог Э. Хемингуэя. Но в целом его мнение о состоянии англоязычной литературы оставалось прежним — пик ее развития пришелся на XVIII в., а дальше шла только постепенная деградация. Лучшим же писателем современности Лавкрафт считал М. Пруста, чьи романы «По направлению к Свану» и «Под сенью девушек в цвету» привели его в настоящий восторг.
Интерес Лавкрафта к кинематографу в 30-х гг. заметно угас. Звуковое кино вызвало у него сдержанный скепсис, сценарии же большинства фильмов он расценивал как глупые и безвкусные. Особое раздражение спровоцировали «фильмы ужасов». Резкой критике Лавкрафт подверг даже фильмы, сейчас считающиеся классикой, — «Франкенштейна» Д. Уэйла и «Дракулу» Т. Броунинга. Первый, по ядовитому признаю фантаста, вогнал его в сон, а второй он даже не смог досмотреть до конца. Согласно его принципиальному мнению, кино оказалось способным лишь опошлять и портить литературный материал. (Интересно, что бы он сказал о более поздних телевизионных постановках, окончательно дебилизирующих и часто выворачивающих наизнанку литературный первоисточник. Кстати, зарю телевизионной эры Лавкрафт успел застать — в 1933 г. он видел в универмаге демонстрацию одного из первых телеприемников.)
В начале 1935 г. произошло событие, видимо, огорчившее Лавкрафта, всегда разделявшего горести и радости мира любительской журналистики, — скончался «Фэнтези Фэн». Это был, пожалуй, самый важный и самый удачный фэнзин того времени. Частичной заменой ему стал «Фантаграф», который в том же году возглавил Дональд Уоллхейм, впоследствии известный издатель и писатель-фантаст. На страницах фэнзина появилось несколько старых вещей Лавкрафта, в том числе и некоторые из его сонетов, вошедших в цикл «Грибы с Юггота».
