Николай Леонов - Лихолетье
Такими сведениями никого не удивишь, по ним можно измерять только скорость падения уровня жизни, ритм, темп разрушения сложившегося уклада, а направление давно известно всем и вся. На главное место, в центр внимания выползает вопрос о сохранении или распаде Союза Советских Социалистических Республик. Отдельные республики уже окончательно определили свою позицию в этом вопросе (я имею в виду прибалтийские, а также Грузию и Армению), но остальные еще колеблются. 11 февраля 1991 г. в кабинете у председателя КГБ, где обсуждался вопрос о наших задачах в деле спасения СССР, сидело пять-шесть десятков самых высокопоставленных руководителей центральных и местных органов государственной безопасности. Меня неприятно поразило, что многие выступавшие в испуге твердили, что ждут разработок и указаний, как бороться за сохранение единой Родины. Аналитическое управление получило задание подготовить такие документы и разослать их на места. Мы привлекли наших коллег из других подразделений и в кратчайший срок составили развернутые тезисы, которые были направлены на места.
В контексте борьбы за сохранение Союза ключевое место занимала фигура Б. Н. Ельцина. Всех нас заботило то, что его авторитет и влияние росли не на позитивных достижениях в какой-либо области, а на резкой критике и неприятии Горбачева, партии, которые уже всем мешали, как бельмо на глазу. Но, даже находясь в оппозиции, Б. Ельцин прорисовывался как на редкость противоречивый, непоследовательный человек, действующий под влиянием сиюминутных настроений. И тем не менее никакой враждебности по отношению к российскому лидеру среди сотрудников не было, была обычная настороженность, вытекающая из нашего правила: «Не обращай внимания на слова, суди о людях по их поступкам и делам». Мы получали от Крючкова задания готовить информационные материалы специально для Б. Н. Ельцина и выполняли их непременно в срок и на максимально доступном нам уровне квалификации. Так, Ельцин собирался в середине февраля 1991 года ехать на Северный Кавказ, и мы трудились пару суток без перерыва, чтобы подготовить нужные материалы, в которых учли даже протокольно-бытовые рекомендации местных старожилов, продиктованные традициями и обычаями народов региона.
Самые острые комментарии вызывали именно клочковатость, дробность политического мировоззрения Б. Ельцина. После кровавых событий в Вильнюсе он занял непримиримую позицию по отношению к союзному правительству. Он наговорил кучу любезностей прибалтийским радикалам, потребовал от Генерального секретаря ООН созыва международной конференции по Прибалтике. А буквально через несколько недель, напуганный падением своего рейтинга, он в спешном порядке помчался в Калининград, где, по существу, извинялся и заискивал перед армией и был вынужден замолвить словечко за россиян, остающихся в Прибалтике, о которых ранее забыл.
18 февраля 1991 г. ожидалось принятие на сессии Верховного Совета СССР решения о повышении цен на продовольственные и промышленные товары. Это, совершенно очевидно, диктовалось условиями производства и обстановкой в стране, но никто из политиков не хотел связывать себя с этой непопулярной мерой. Б. Ельцин на заседании Совета федерации дал свое согласие на повышение цен, а спустя несколько дней прислал письмо и взял данное согласие обратно. Его явно задергали советники. Он выступит то за сохранение Союза, то за скорейшую кончину союзных структур, то за российскую армию, то за сохранение союзных вооруженных сил. Он злился, что Буш не принимал его как равного, а продолжал питать какую-то слабость к Горбачеву, своему давнишнему удобному партнеру.
20 февраля Б. Ельцин дал свое драматическое интервью корреспонденту программы «Время» Сергею Ломакину, который действовал в манере хороших западных журналистов, то есть корректно и тактично формулировал острые вопросы, которые должны были раскрыть сущность политического деятеля. Колкие вопросы о постоянных противоречиях в словах и поведении рассердили Б. Ельцина, он достал записку, которую старался скрыть от зрительского глаза, и прочитал: «Я свой выбор окончательно сделал. Я размежевываюсь с президентом. Я требую его ухода в отставку и передачи власти Совету федерации». Все, рубикон перейден!
Бросив эти слова в бурлящую страну, Б. Ельцин уехал в Переяславль-Залесский, оттуда в Ярославль. Первая реакция в нашем политическом истеблишменте (если есть применительно к нам такое понятие) — испуг и отторжение идеи конфронтации. Об этом ясно заявили Кравчук и Назарбаев — руководители Украины и Казахстана. Большая часть Верховного Совета СССР выступила против Б. Ельцина. Демократы отчаянно бросились на защиту Б. Ельцина. Запад с удовольствием наблюдал потасовку, хотя внешне радость свою не выказывал, предпочитая говорить об озабоченности, сочувствии и т. д. Им больше всего хотелось, чтобы схватка длилась как можно дольше, чтобы мы самопожирали себя, а вот когда ободранный победитель будет торжествовать свой печальный триумф, вся западная свора накинется на него, если он рискнет подняться во весь человеческий рост. Кое-кто из вчерашних союзников Ельцина стал подумывать об очередной перемене лагеря.
Эти оценки тогдашних событий формировались под влиянием сотен информационных телеграмм, ежедневно приходивших в управление со всех концов СССР и из-за рубежа.
На Манежной площади чуть не каждый день шумели митинги. 22 февраля там собралась изрядная толпа, чтобы «защитить гласность и демократию». Формально митинг организовал Союз кинематографистов, хотя список ораторов был стандартным. Все они были из «ДемРоссии». 23 февраля собралась огромная манифестация сторонников сохранения Союза и Советской Армии. На 24 февраля была объявлена очередная сходка «в защиту демократии, Ельцина» и еще чего-то. Я бывал почти на всех сборищах, чтобы не слушать непременно сфальсифицированную информацию о митингах, которую сочиняют наши газетчики. На митинге 24 февраля бросилось в глаза обилие «стихотворных лозунгов», явно сочиненных одной рукой и исполненных в одной мастерской. Они были бестактны и оскорбительны.
Митинги стали сопровождаться драками. В Ленинграде на Дворцовой была потасовка, в Москве на Тверской отмечена «перестрелка» гнилыми овощами. Чаще задирается оппозиция, явно провоцируя беспорядки. В общем-то, это ее исторический удел — кусать, жалить, бодать, пока она не расчистит себе место у «корыта», потом начнется очередной, привычный виток истории до следующей потасовки у того же «корыта».
1 марта заместитель председателя КГБ В. Ф. Лебедев пригласил меня на встречу с работниками идеологического отдела ЦК КПСС. Раньше нас туда не подпускали на средний радиус действия ракеты, а теперь, видите, им захотелось послушать наши оценки обстановки в стране. В большом здании на Старой площади жизнь еле-еле теплилась, будто хозяева уехали далеко и надолго. Заведующий отделом, мужчина лет 40 с небольшим, уже успел отрастить животик, туго натягивающий рубашку. Пуговицы еле держались, петли стали уже тройной величины от постоянной нагрузки. Удивляюсь, почему мне в глаза лезут такие детали. Про себя отмечаю, что все идеологи, вроде Лойолы, Геббельса, Суслова, были тощими и аскетичными. Их, наверное, пожирал огонь внутренней страсти. Этот не из тех. Скорее охоч до вкусненького и до «клубнички». Проходим в зал, где собралось человек 30–40, из них три женщины, по виду — не фанатички веры.