Вячеслав Удовик - Воронцов
Я 16-го числа отсюда поеду на Правый Фланг и надеюсь с Ковалевским видеться, потом надеюсь быть 25-го в Ростове и через неделю оттуда в Москву. Прощай, любезный друг; для меня будет истинное удовольствие с тобою видеться.
26С.-Петербург, 11 августа 1849 г.
Любезный Алексей Петрович, я хотел писать тебе еще из Варшавы, но не имел там минуты свободной; теперь спешу тебя уведомить, что для фамилии Дадьяна все, что Государь соглашается сделать, есть принятие детей в Пажеский корпус; он сказал мне, что этот ответ был уже им дан на недавно поданное к нему прошение и что больше этого сделать не может. Я очень сожалею, что не мог ничего сделать полезного для этой несчастной фамилии; но дело это уже было не новое и решено прежде, нежели мое доказательство дошло на высочайшее разрешение; я напишу об этом почтенной баронессе, а между тем сделай милость скажи ей все, что я по этому чувствую и что я употребил на это все возможные старания, но дело было кончено прежде меня, и переменить невозможно.
На счет царицы Марии Государь изволил согласиться на отъезд ее в Тифлис, о чем я ее уведомил, а также официально и министра внутренних дел. Ты узнаешь с удовольствием, что старый твой адъютант князь Василий Осипович Бебутов получил орден Св. Александра; между другими милостями пожалованы две кокарды княгине Дадьян и кн. Орбелиановой, дочери царевича Баграта, и две княжны, Эристова и Орбелианова, пожалованы во фрейлины. Больше писать сегодня не могу, ибо замучен делами и визитами. Ты верно знаешь все подробности славного окончания Венгерских дел; нельзя, кажется, лучше было кончить. Государь и Россия играют прекрасную роль.
27С.-Петербург, 20 августа 1849 г.
Любезный Алексей Петрович. Спешу тебя уведомить, что по известиям о недоразумениях по новому шоссе на Могилев (ибо по новой дороге шоссе провалилось, или не готово, а по старой недостаток в лошадях, которых перевели на новую), мы должны были решиться ехать на Москву; но так как много уже времени потеряно, то мы там пробудем только один день или, лучше сказать, несколько часов. Мы выезжаем отсюда 23-го вечером, с Божиею помощию будем 26-го рано утром в Москве и тот день пробудем там по крайней мере до ночи. Ежели ты будешь в Москве или можешь туда приехать в тот день, то я надеюсь, что ты с нами пообедаешь. Я прошу Булгакова, чтобы он дал знать о том Палавандовым, и мы тогда поговорим о делах. Я забыл тебе сказать, что Сергея Николаевича <двоюродного брата Ермолова> обещали произвесть 6-го декабря и что он будет назначен на первую губернаторскую вакансию. Бедный Левицкий, о котором ты интересовался, быв траншей-майром под Чохом, к несчастию убит во время сильного ночного нападения на траншею, которое он отразил с полным успехом, но при самом конце получил пулю прямо в грудь. Князь Аргентинский очень о нем сожалеет. Прощай, любезный друг. Жена моя усердно тебя благодарит за лестную о ней память, весь твой М. Воронцов.
28Тифлис, 26 ноября 1849 г.
Я давно не писал к тебе, любезный Алексей Петрович, и даже не отвечал на письмо от 11 октября, потому что я ждал приезда Ильи Орбелианова и уверен был, что он привезет от тебя письмо.
Илья Орбелианов не мог и не думал называть Чохские действия победою; но, быв личным и достойным свидетелем храбрости наших войск, об них благородно и справедливо отозвался, и Государь также справедливо и милостиво наградил их. Князь Аргутинский, я думаю, хорошо сделал, что не штурмовал покрытые развалинами землянки, где без пользы потерял много бы людей; ему нельзя было ожидать награждения, но он просил и подчиненных, и Государь достойно их наградил.
На днях было прекрасное дело храброго полковника Кишинского; с милициею Казыкумухскою и резервом 6 рот пехоты он разбил и прогнал Хаджи-Мурата, который пришел и засел было в одну Кумухскую деревню у подножья Турчидага.
При сем прилагаю представление твое о предоставлении права выкупа крестьянам в Грузии, о котором мы с тобою говорили и которое ты поручил Дондукову отыскать и тебе выслать. Прощай, любезный Алексей Петрович; княгиня тебе усердно кланяется и всегда гордится, когда ты о ней вспоминаешь.
29Тифлис, 25 генваря 1850 г.
Я очень давно тебе не писал, любезный Алексей Петрович, и чувствую себя некоторым образом виноватым; но первая причина тому было возвращение моей глазной болезни, в продолжение которой я сколько можно меньше занимался и диктовал; а потом множество накопившихся дел к тем, которые были запущены во время болезни. Теперь я, слава Богу, поправился, но все еще должен более нежели прежде беречь глаза, в которых осталась некоторая слабость.
Ты видел в газетах решительную и успешную операцию генерала Ильинского на Галашевцев и прямо-таки геройское дело полковника Слепцова с его храбрыми казаками; с тех пор Шамиль послал двух наибов, чтобы наказать эти племена за их покорность к нам; они послали за Слепцовым, который тотчас прибыл, разбил наибов, и все это дело вышло для нас еще полезнее. Теперь Нестеров в Большой Чечне для рубки лесов и проч. Это в первый раз, что мы вступили при мне в Большую Чечню, и ежели Бог поможет, то результаты могут быть важны. Посылаю тебе при сем брошюрку с описанием и анекдотами защиты укрепления Ахты; она достойна твоего любопытства.
30Тифлис, 20 февраля 1850 г.
Любезный Алексей Петрович, я получил письмо твое через г-на Бартоломея; он, кажется, очень хороший человек и от всех весьма хорошо рекомендован. Великий Князь Наследник желает, чтобы он был назначен у меня по особым поручениям в первую вакансию. Воля Его Высочества будет исполнена и с истинным удовольствием, потому что Бартоломей во многих отношениях и по многим его познаниям может нам быть весьма полезен. Но так как теперь вакансий нет, то я просил, нельзя ли его между тем прикомандировать и потом назначить на первую вакансию. Он захотел сам ехать с этим предложением в Петербург, тем более, что он должен сдать там роту, и я надеюсь, что это там устроится и, как сказал выше, он во многом здесь будет полезен.
В Большой Чечне все идет хорошо и теперь уже должно быть кончено. Шамиль сильно вооружился против этой первой нашей операции для рубки лесов и широких просек в Большой Чечне, собрал почти весь Дагестан для сопротивления, но ничему не мог помешать, и Нестеров хладнокровно продолжал, и я надеюсь теперь уже кончил то, что было положено в эту зиму сделать.
31Тифлис, 9 мая 1850 г.
Я очень виноват перед тобою, любезный Алексей Петрович, но может быть не совсем виноват, так как ты думаешь; давно к тебе не писал, но в этом мне помешала ужасная куча дел всякого рода, и особливо по гражданской части; потом некоторые двух и трехдневные поездки, и в добавок к тому я пил три недели сряду Боржомские воды здесь в Тифлисе, что мне отнимало ежедневно два или три часа самого лучшего утреннего времени для частной переписки. Теперь я собираюсь после завтра в дорогу, сперва на Лезгинскую линию, потом далее. У нас, слава Богу, все хорошо идет своим порядком. Нестеров выздоравливает, но еще не совсем: в нем сумасшествия уже нет, но осталась некоторая мания к восторженности в разговорах по всем предметам и в особенности по делам, касающимся до командования им Левого Фланга. Но это всякий день уменьшается. В обществе он совершенно приличен и спокоен, теперь отправляется с хорошим доктором на воды, и я надеюсь, что к осени он будет совершенно здоров и в состоянии приняться опять за службу. Между тем зимние его операции оставили большие следы и на деле, и в умах чеченцев. Шамиль очевидно боится за свой Ведень, к которому дорога почти открыта, и заставляет несчастных Чеченцев делать огромные рвы через сделанные просеки и держать там постоянные сильные караулы. Между тем другие уверяют, что он имеет намерение перебраться в Карату и уже посылает туда часть своего имущества; он назначил туда сына своего мудиром над многими наибами и сосватал его на дочери Даниель-Бека. Впрочем все слухи о разных военных приготовлениях и нашествиях оказались пустыми, и они только готовятся на отражение тех покушений, которых они от нас ожидают; но главный способ Шамиля для поддержания враждебного духа против нас есть то, чтобы заставлять, под опасением строжайших наказаний и даже смертной казни, всех наибов и все общества беспрестанно нас беспокоить по всем границам хищническими партиями и слухами о приготовлениях для большего. Мы же везде осторожны, укрепляемся и мало по малу делаемся сильнее. Я теперь осмотрю Лезгинскую линию, Самурский округ, новую Шинскую дорогу, весь Дагестан, потом через Шуру и Чир-Юрт поеду на Левый Фланг и в Чечню и, смотря по обстоятельствам, оттуда поеду в Кисловодск на Правый Фланг и далее. Наступательных движений я в этом году делать не намерен. Прежде нежели приеду в Чечню, я непременно к тебе напишу о положении края, по которому проеду и нашел ли я что нужное там сделать.
