Любовь Овсянникова - Шаги по земле
Быстро нашелся и главный редактор для издательских работ. Им стал известный писатель Головачев Василий Васильевич, человек для меня новый и не во всем подходящий, но выбирать не приходилось — зато он знал рынок. Пока Головачев верстал издательские планы и заключал договора с авторами, мы со Стасюком Николаем Игнатьевичем, директором типографии, начали совместную работу с допечаток. Что это такое?
Это означает, что мне удавалось договариваться с издателями, выпускающими в ДКТ свои книги, о допечатке их тиражей. Например, книга шла тиражом 50 тысяч экземпляров, а я просила заказчика разрешить за счет своих средств допечатать сверх этого еще 5 тысяч. Издатели обычно соглашались на это предложение, ведь имея твердые договора поставок, они ничего не теряли. Типографии это тоже было выгодно: больше работы — больше денег. Поэтому Николай Игнатьевич и согласился со мной сотрудничать.
Была тут и маленькая хитрость: свои допечатки я забирала с конвейера не после заказчика, а с первого завода (с первой порции), и сразу же выбрасывала на рынок. Этим маневром достигалось то, что я перехватывала первого покупателя на себя, изымала стихийные деньги с тиража еще до того, как книга появлялась в продаже массово. Так было с книгами «Безобразная герцогиня» Л. Фейхтвангера, «Нечистая сила», «Три возраста Окини-сан» и «Крейсера» В. Пикуля, «Путь в Версаль» и «Анжелика в Версале» супругов Галон, и со многими другими. Мои допечатки в типографии фактически шли вне очереди, отличались высоким качеством, ведь ничто не мешало мне использовать на них лучшую давальческую бумагу, а на издательские тиражи употреблять остатки, сэкономленные от других работ. Директор был моим союзником, как говорится своя рука — владыка. Чтобы не упустить завоеванные преимущества, о которых я только что написала, в будни после работы и в выходные дни я продолжала таскать эти пахнущие типографской краской допечатки на рынок и торговать, нечеловечески уставая.
Позже мы в своей фирме освоили издательскую науку полностью и начали издавать книги с нуля — покупали у автора рукопись произведения или перевода и доводили ее до готового полноценного тиража. Так было с книгами «Астрология: о браке и совместимости» С. Вронского, «Особый контроль» и «Реквием машине времени» В. Головачева, «Одного раза недостаточно» Ж. Сьюзенн, за переводом которой Юра ездил в Москву к переводчику, сборниками мистической фантастики «Дьявол на рандеву» и «Дьявол во плоти», и многими другими.
Окончательно издательскую деятельность крупными тиражами я прекратила в 1995 году, когда ушла из ДКТ. Малотиражные выпуски, осуществляемые за счет средств заказчика, произвожу еще и сейчас. Люблю эту работы и всю ее делаю с радостным прилежанием сама — от вычитки рукописи до изготовления электронного макета книги.
Книжная торговля продержалась дольше — до 2004 года, пока был хоть какой-то спрос на литературу и пока удавалось окупать содержание магазина. Позже мы сдавали его в аренду, а в 2006 году продали.
Приятно сознавать, что частная книготорговля началась в Днепропетровске с нашей маленькой фирмы, оказавшейся устойчивой в волнах перестроек, развалов и полной смуты. Мы были первыми в этом начинании, а также единственными из первопроходцев сохранили крупный бизнес от его рождения до полного обвала издательской и полиграфической отраслей. В общей сложности наше присутствие на книгоиздательском и книготорговом рынке составило 18 лет. Учрежденная нами фирма «Веда» была участницей всех Международных книжных ярмарок, начиная с первого Нижегородского салона 1990 года, которым открылся восстановленный там Ярмарочный центр. Я лично знала всех издателей СССР и России той поры, видела, как зарождались нижегородский «Флокс» и смоленский «Русич», пермские «Врата Севера», московские «Терра», «Центрполиграф», «Слово», «Дрофа», позже — «ЭКСМО», «Вагриус», минский «Таурус», и т. д. И они меня знали, это было братство по духу. Жаль, что многие из первых издателей быстро сошли со сцены: кто-то по возрасту, другие уступили места конкурентам, многие вообще не удержались в седле. И сейчас мне, как писателю, не к кому обратиться со своими рукописями — молодые меня не успели узнать, а стать с нуля своим человеком в их сообществе, как и в любом другом, весьма непросто.
Думаю, что ничего из данного мне природой я не упустила, не оставила без внимания, все использовала в работе и с пользой для людей. Даже милостивые крохи суровой и капризной судьбы не пропустила — все, оброненное ею, кем-то, просто лежащее у дороги, подняла, не погнушалась, пустила в пищу моей душе. И вот теперь, когда я так много знаю и умею, силы небесные как будто отвернулись от меня, наслав невостребованность. Впервые за всю жизнь я не слышу зова из будущего, словно там, впереди, уже ничего нет и нечему призывать меня. Верить в это не хочется.
Послесловие
Мысль написать воспоминания возникла как естественная потребность подольше удержать в жизни то, что из нее стремительно уходит, — любовь. Уходят родные люди, друзья и уносят свою любовь с собой. Моя же, осиротевшая, остается и плачет, и рождает одно — большую тоску по ним. Язык не способен одолеть всю сложность реального мира, бессилен описать и эту тоску.
Все, что остается позади, причиняет боль, и больней всего от былого счастья: что оно — былое. Когда оно утеряно, недопитое, ненасытившее, то взамен остается память. Но тяжело жить ею, и облегчить свою участь можно лишь материализовав ее, сублимировав потери в нечто реально-ощутимое — в книги.
Мне чуждо сетование на время: я счастлива, что жила именно в эту эпоху, в этой стране, со святым советским народом, как ни парадоксально звучит это словосочетание. Счастлива была быть частицей его и счастлива, что впитала в себя его историю, смогла добавить к ней каплю — себя, что отдам это младшим, как велит извечный закон бытия. Я из вершинных людей — блестяще обученных и духовно развитых наследников и детищ великой культуры, сознательных творцов и созидателей, ответственных за себя и за общество, любящих Родину, нравственно совершенных. Я — из плеяды детей Победителей! Нам дано было ближе всех подняться к солнцу, Богу и бессмертию, прикоснуться к вечности.
Тоненькая прослойка нас, всего несколько поколений советских людей — рождения 20–80-х годов ХХ века — вот тот народ, ради которого возникали и рушились мировые цивилизации, велись сражения, в муках Ренессанса преодолевалось давление рабовладельческого Рима, создавались шедевры музыки, литературы и живописи. Никогда в истории Земли и нигде кроме нашей страны разумный человек не достигал вершин, где знания и мудрость, практика общения с миром, то есть понятия абстрактные, духовные, превалировали бы над потребностями живота. Лучше всего о моем отношении к соплеменникам-современникам, о вершинных людях, можно сказать словами Марины Цветаевой:
