Николай Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны
После боя у Будуна красные надолго оставили в покое бригаду генерала Резухина, которая ушла к Ергину и кочевала по обеим сторонам Селенги, переходя с пастбища на пастбище. Связь с генералом Унгерном, совершающим поход на Русь, была потеряна.
Оценка кавалерийского рейда генерала РезухинаЧетырехсотенный километровый рейд генерал Резухин совершил артистически: почти без потерь, нанес ряд тяжелых поражений красным, захватил много пленных, оружия и военного имущества. Но задание — поднять население на борьбу с большевиками — не выполнил, так как обстановка для белых была неблагоприятная. Резухин оттянул на себя с правого берега Селенги большую часть красных сил — регулярных два полка пехоты, полк кавалерии и многочисленные партизанские отряды. Резухин благоразумно сделал, что не пошел ни на Мысовск, ни на Татаурово. В какой-то мере выяснены были силы и намерения 5–й красной армии.
Однако плохо работал штаб отряда, который потерял связь с генералом Унгерном и не знал, что делается на правом берегу Селенги. Штаб даже в Зарубино и Цагане не знал о положении дел под Троицкосавском, когда до него было так близко. Переправь у Зарубино 7 июня 2–й полк и брось его в тыл красным под Троицкосавском — положение сильно изменилось бы. Штаб не наладил никакой связи, и бригада бродила в потемках.
Поход на Русь генерала Унгерна 21 мая 1–я бригада Азиатской конной дивизии со всеми приданными к ней частями войск построилась на главной площади Урги в каре, и иеромонах о. Николай отслужил напутственный молебен. Генерал Унгерн на молебне не присутствовал.
Команда “По коням!” — и войско стало вытягиваться в походную колонну по тракту на Троицкосавск. Провожающие любовались войском, так как оно было красочное и внушительное: впереди ехали трубачи, а за ними музыканты, возглавляемые капельмейстером И. Д. Чижевым, исполнявшие бравурный марш. За музыкантами следовал штаб генерала Унгерна, возглавляемый подполковником Львовым. За штабом — конвой Унгерна, имевший распущенное знамя с вензелем и инициалами “Император Михаил Александрович”.
Дальше шел 1–й Татарский конный полк во главе с полковником Парыгиным — лучший полк и лучший командир полка в дивизии. Все всадники одеты в светло- синие тарлыки с зелеными погонами и зелеными башлыками. 4–й Конный полк войскового старшины Маркова был одет в темно — синие тарлыки с ярко — желтыми погонами и башлыками. Каждая проходившая часть имела свое, отличительное красочное отличие. Кони под всадниками — “монголки” — мелкие, но в хороших телах и уходе и подобраны по мастям, если не во всей сотне, то повзводно. Солидно громыхали пушки в запряжках верблюжьих, чинно выступавших по гладкой, ровной дороге. Словом, уходившее войско было хорошим и вселяло веру в успех.
Генерал Унгерн встретил и пропустил отряд на перевале Таван-ула — первом от Урги, в обществе одного “Бога Солнца” — Тери-Бюрет-гэгэна. Генерал зычным и довольным голосом здоровался с проходящими частями, был в хорошем настроении и не допустил ни одного окрика.
На походе у генерала Унгерна была своя собственная уставная форма, суть которой в том, что авангарду, как бы он ни был мал, придавалась пушка и пулеметы. При столкновении с противником пушка и пулеметы выкатывались на линию стрелковых целей и открывали огонь. При этих условиях авангард имел преимущество в силе огня над встретившимся противником и почти всегда имел успех. В остальном войсковые начальники старались соблюдать уставные формы, принятые в казачьем войске. Обозы 2–го разряда, запасные табуны коней и продовольственные гурты скота двигались позади в одном переходе, охраняемые небольшой войсковой частью.
В зимнем походе на Чойрын-Удэ большую службу сослужили верблюды, особенно при перевозке орудий. Эта идея увлекла генерала Унгерна вообще заменить в пушках конную тягу верблюжьей, и в поход на Русь артиллерия выступила в верблюжьих запряжках. Командиры батарей осторожно предупреждали Унгерна, что верблюды хуже, чем кони, но разуверить и убедить барона — напрасная попытка. Предусмотрительные командиры батарей имели тайно заомуниченных коней, скрывая их в обозе 2–го разряда.
Опасения командиров батарей оправдались. На первом же большом перевале от Урги-Хунту, верблюды, привычные не ходить в парах и тянуть, а нести на себе груз — расписались. Артиллеристам пришлось срочно гнать из обоза 2–го разряда заомуниченных коней.
На втором или третьем переходе от Урги колонну генерала Унгерна нагнал в дорожном, сильном автомобиле сотник Еремеев, бывший адъютант Унгерна, состоявший в прикомандировании у атамана Семенова. Еремеев пробыл с глазу на глаз с Унгерном часа три. Он избегал видеться со старыми сослуживцами. Зашел лишь к одному капитану Мысякову, пробыв у него около часу. Ничего определенного Мысяков от Еремеева не узнал, но можно было заключить, что он привез от Семенова Унгерну приказ вернуться с Азиатской конной дивизией в Маньчжурию, где генерал Чжан Цзолинь предоставлял частям войск Семенова спокойное расквартирование, подготовку войск к походу на Россию и надежную базу, взамен очищения Халхи и передачи ее китайцам[60].
Версия капитана Мысякова о цели приезда сотника Еремеева, несомненно, имеет под собой основание, если сопоставить все обстоятельства, переживавшиеся белыми на Дальнем Востоке в мае 1921 г.: междуцарствие во Владивостоке, борьба политических партий, борьба за главенство между генералами и потеря влияния атамана Семенова, вынужденного сидеть в Дайрене, в то время как его коренные маньчжурцы (ОМО) стояли в Гродеково и были в загоне.
Генерал-губернатор трех Восточных провинций Китая генерал Чжан Цзолинь был умный, дальновидный политик и большой патриот. Он отлично понимал значение Халхи для Китая и, возможно, сделал вышеизложенное предложение атаману Семенову, а последнему оно подходило, так как давало возможность вновь выплыть на поверхность русских дел на Дальнем Востоке.
Дальнейшие действия генерала Унгерна показали, что он пошел собственными путями: “Жребий брошен, перешел Рубикон”. Пожалуй, у него и не было другого пути, раз им была приведена в действие большая и сложная машина. Остановить и изменить ее работу было трудно без поломки. Ни есаул Кайгородов, ни атаман Казанцев, ни другие не послушали бы его приказа — прекратить борьбу с большевиками и уходить в Маньчжурию из Халхи.
С сотником Еремеевым приехал “Макарка душегуб” (Сипайлов). Его появление ничего не предвещало хорошего. После отъезда Еремеева и Сипайлова офицеры бригады от адъютантов Унгерна узнали, что им приказал долго жить полковник Лихачев — их старый боевой товарищ. Прекрасный боевой штаб-офицер и доброй души человек, но горе его было в том, что время от времени он запивал и был “буйным во хмелю”. Сипайлова он презирал и не подавал ему руки, что Сипайлова приводило в бешенство. Подполковник Сипайлов имел инструкции от генерала Унгерна быть сугубо строгим ко всем нарушителям его приказов и особо беспощадным к пьяницам. Полковник Лихачев был начальником ургинского военного училища для монгол. С радости ли, что ушел генерал Унгерн из Урги, с горя ли, что не взяли его в поход, но с уходом войска Лихачев “зачертил” и, чтобы израсходовать молодецкую казацкую силу — стал рубить бродячих собак. Тут как тут появился Сипайлов, арестовал Лихачева и, выполняя точно приказ Унгерна, расстрелял полковника.
