Станислав Малышев - Военный Петербург эпохи Николая I
Огромная и сильная Россия, как бывало во все века, долго перестраивалась _ на военный лад. Она еще толком и не начинала воевать, когда силы врагов уже были на исходе. Но в разгар Крымской войны смерть похитила государя до того, как мог наступить перелом. Без твердой веры и несгибаемой воли Николая I многое поменялось не в лучшую сторону. Как отмечает А.В. Тюрин: «…перестроечная истерия, захлестнувшая российские верхи после смерти императора Николая, привела к тому, что имущий класс в борьбе против западных интервентов оказался много слабее народа. В высшем обществе утвердилась пораженческая психология и желание сдать национальные интересы — под флагом проведения „прогрессивных преобразований". Это отразилось и на генералах и на дипломатах».[247]
В августе 1855 года, исчерпав все возможности обороны, гарнизон покинул развалины Севастополя. Англичане и французы еще долго не решались войти в почти разрушенный город. Чтобы занять эту крохотную точку на карте России, лучшие армии мира бились с «отсталой» русской армией одиннадцать месяцев. За Севастополем простиралась бескрайняя русская земля, но идти дальше у «союзников» не было ни сил, ни смысла, ни желания. Не хотелось повторять судьбу Великой армии Наполеона, несметные полчища которой растаяли на русских просторах. Крымская война приняла вялотекущий характер. Антирусская коалиция выдохлась, ничтожные результаты не оправдывали огромных денежных и людских затрат, нарастали противоречия и разногласия между «союзниками».
В марте 1856 года был заключен Парижский мир. Представлявший Россию граф Алексей Федорович Орлов снова проявил свои дипломатические способности и добился того, что Россия вышла из войны с минимальным уроном. Никакой денежной контрибуции, которую обычно берут с побежденных, с нее не взяли. Севастополь вернули России, а взамен русские отдали туркам взятую у них крепость Карс. Самым горьким для русских пунктом договора было запрещение иметь крепости и флот на Черном море. Но через 15 лет у России снова было и то, и другое. За эти полтора десятилетия европейские страны, еще недавно единые против русских, буквально передрались между собой, устроив друг другу целый ряд войн (франко-итальянско-австрийская, австро-прусская, франко-прусская). Больше всего досталось австрийцам, которых итальянцы при помощи французов выгнали из Италии, а пруссаки наголову разбили, лишив надежд на главенство среди германских государств.
Главный ущерб, который понесла Россия в ходе Крымской войны, был моральным — политическая изоляция и отсутствие побед. Рыцарское благородство Николая I, которого называли Дон-Кихотом политики, его честное следование всем международным обязательствам, выполнение всех обещаний, его забота о всеобщем порядке и законности — не могли встретить таких же проявлений со стороны европейских правителей. В политике действовали уже совсем другие двигатели — меркантильный расчет, корысть, вероломство, амбиции, полное отсутствие принципов. Здесь нет дружбы, и тем более — благодарности, есть только временные общие интересы и наличие общего врага, которые дают иллюзию дружбы.
После кончины Николая I Санкт-Петербург по-прежнему оставался военной столицей. Но многое стало меняться. Отсутствие победы в Крымской войне и старания «свободной» прессы снизили престиж военной службы, который снова поднялся только в ходе Турецкой войны 1877–1878 годов. В отношении материального положения гвардейские офицеры при Александре II переживали не лучшие времена — жизнь в столице дорожала, а им много лет не повышали жалования, ограничиваясь только разовыми выплатами, которые не решали проблем. В целях экономии была значительно сокращена численность людей в гвардейских полках. В пехоте на мирное время было оставлено всего по два батальона, по 100 человек в роте. Только в 1863 году в полках снова появились третьи батальоны, а в 1876 — четвертые. Во второй половине XIX века, в период развития капитализма, роста промышленности Петербург разрастался как деловой и банковский центр, как капиталистический город с большим количеством многоэтажных жилых домов, огромной численностью населения, со множеством заводов и фабрик по окраинам, ежедневными толпами на улицах и площадях. Гвардия уже не занимала прежнего значительного места в городе, который становился все больше, теснее, многолюднее, суетливее. На петербургских видах того времени становится все меньше фигур в военной форме. Николаевский Петербург, город Пушкина, классицизма, романтики, балов, огромных свободных пространств, по которым маршировали гвардейские части, уходил в прошлое.
Отставной офицер Л.-гв. Преображенского полка князь Имеретинский с ностальгической грустью описывал эти перемены: «…тридцать лет спустя, в 1870-х годах, заезжая по временам в Петербург, искал я знакомые центры и не находил. В барских домах помещались ламповые, мебельные и другие магазины и даже рестораны! Все исчезло и быльем поросло!..
Шел я как-то по Симеоновскому мосту и взглянул по старой памяти на барские дома. Когда дошла очередь до графа Кушелева, смотрю и глазам своим не верю: вывеска, и на ней написано „Русский ресторан" или что-то подобное. Не ошибся ли я? Опять вглядываюсь: да, это так. Почти бегом влетел я в ресторан. Да, это та самая лестница. Но вместо лакеев в красных ливреях и поднимавшихся и опускавшихся между ними представителей большого света, по тем же ступеням навстречу мне спускались тарелки с объедками и сзади меня вверх летели половые с битками, пивом и прочим. Кухонный смрад просто душил пришельца с вольного воздуха; иду дальше, ищу той огромной танцевальной залы, где, по тогдашнему обычаю, граф Кушелев, в мундире, в ленте, при сабле и с каскою в руках встречал в дверях лиц царской фамилии. Вот и она, эта зала; остатки прежнего великолепия, позолота, орнаменты еще заметно выделялись из грязи и копоти. Там, где, бывало, танцевали, разглядывая друг друга, разодетые по последней моде дамы, где увивался около них цвет гвардейских и прочих танцоров, где сверкали сверху и снизу огни и бриллианты, там сновали из угла в угол половые, раздавался звон вилки по стакану или полупьяный голос: „Эй, малый, шипучего!“; табачный дым застилал скудный свет петербургского утра, и мало кто из новых гостей знал и вспоминал о былых».[248]
Памятник императору Николаю I в Петербурге. Литография И.-Ш. Башелье по рис. И.И. Шарлеманя. После 1859 г.
Гвардия, армия, народ всегда любили Николая I как отца и «верховного вождя», и сохранили свою преданность и обожание и после его кончины.
В 1859 году по воле Александра II появился великолепный памятник Николаю I работы П.К. Клодта на Исаакиевской площади, вблизи Конногвардейского манежа и казарм. Покойный император был изображен в парадной форме своей любимой конной гвардии. В честь Николая I вскоре после его кончины были названы в Петербурге первый постоянный мост через Неву (бывший и нынешний Благовещенский), набережная на Васильевском острове (ныне — наб. лейтенанта Шмидта), улица возле Невского проспекта (бывшая Грязная, ныне — ул. Марата), академия Генерального штаба, Кавалерийское училище, вокзалы в Петербурге и Москве и сама железная дорога, связавшая две столицы, целый ряд объектов по всей России. Александр II поменял внешнеполитический курс, во внутренней политике повел страну по пути реформ, главной из который стала отмена крепостного права 19 февраля 1861 года. Как замечает историк: «Не без основания накануне 19 февраля Александр II ездил молиться ко гробу отца, воспитавшего в нем сознание всей важности дарования народу свободного существования».[249]
