Максим Чертанов - Эйнштейн
Такой божественностью, видимо, во всем мире обладал один Эйнштейн (да еще Спиноза), так что ни атеисты, ни верующие его не поняли; пошел слух, что священник-иезуит сумел обратить его в свою веру. Правда, как раз в этот период он заступался за абсолютного атеиста Бертрана Рассела, приехавшего работать в Калифорнийский технологический институт и подвергшегося атаке со стороны священников, депутатов и домохозяек. В итоге Расселу судебным запретом, несмотря на яростное заступничество Эйнштейна и других ученых, не разрешили преподавать в Нью-Йорке.
В сентябре 1940 года Германия заключила с Японией и Италией Тройственный пакт, а в декабре — другое любопытное соглашение: представители «арийской физики» должны были принять современную физику и прекратить нападки на нее. Сошлись на следующем: СТО является неотъемлемой частью физики, однако требует проверки; про ОТО — молчок; квантовая механика — единственная возможность описания микромира, однако требуется более глубокое понимание эффектов, нежели вероятность. Под последним Эйнштейн бы подписался.
Той осенью Эйнштейн, Марго и Дюкас наконец стали считаться американскими гражданами (глава семьи сохранил и швейцарское подданство) и 5 ноября уже голосовали за Рузвельта на президентских выборах (противником был Л. Уилки от республиканцев). У детей его дела были — хуже некуда. У Ганса и Фриды в 1940-м и 1941-м рождались мальчики, но сразу умирали. Эдуарда подвергли инсулиновой терапии: специально вызывали кому, метод очень опасный, хотя иногда действовал. Ему он не помог. Оставшись без Майи и брата, Эдуард все глубже уходил в себя; мать, сама постоянно болевшая и, вероятно, тоже страдавшая расстройством психики (это будет видно из ее дальнейших поступков), помочь не могла. Отец, видимо, был обеспокоен — писал о болезни сына Цангеру, Бессо, — но теперь уже ничего не мог сделать, если и хотел.
В 1941 году Инфельд впервые рассказал об Эйнштейне в автобиографической книге «Поиск». Эйнштейн отнесся к ней без энтузиазма, написав автору: «Не следует делать чего-либо такого, что может разрушить хрупкий мостик доверия между людьми». Что же такого ужасного написал Инфельд? «Эйнштейн, эта совесть мира, питает глубокое отвращение ко всякому проявлению нескромности, к жестокости… Поэтому можно легко впасть в искушение и представить себе Эйнштейна слишком чувствительным человеком, содрогающимся даже при слухе о несправедливости и насилии. Но такое представление было бы неправильным. Я не знаю никого, кто бы жил так уединенно и обособленно, как он. Его огромная доброта, абсолютная порядочность, его социальные идеи, как это ни парадоксально, носят „безличный“ характер и кажутся как бы занесенными с другой планеты. Такая обособленность и освобождение от окружающего мира, вероятно, и способствовали тому, что Эйнштейн достиг наибольшей моральной высоты, на которую в состоянии подняться человек».
Ни «совестью мира», ни «инопланетянином», видимо, Эйнштейну считаться не хотелось (да и кому бы в здравом уме хотелось?). Но с Инфельдом он не поссорился — никогда не ссорился из-за таких пустяков — и спокойно писал ему 6 марта: «Наша работа над уравнением движения вызывает, как ни странно, больший интерес, чем мы ожидали… Наши работы над теорией поля не привели ни к какому результату…» Он вообще редко ссорился, был бесконечно терпелив с «фриками»; тут на него свалился очередной, Вильгельм Райх, австрийский психолог, коммунист, бежавший в США и основавший Институт оргона, где исследовал «органическую энергию» — некую силу, присущую всему живому. Он долго требовал, чтобы Эйнштейн его принял, и в январе 1941-го привез в Принстон прибор «оргоноскоп». Из дневника Райха: «Когда я посетил Эйнштейна, я чувствовал себя „как дома“… Он прост и понятен. Я чувствовал его слабые стороны и знал, когда его мнение было неверным, но не нашел и следа злорадства». Во время второй встречи они установили «оргоноскоп» у Эйнштейна в подвале, и в течение недели там наблюдалось повышение температуры, якобы подтверждавшее присутствие «органической энергии». Эйнштейн так Райха и не опроверг (был довольно доверчив к «паранормальному»), советовался с Инфельдом, тот сказал, что все это чепуха, и Эйнштейн его послушал, хотя продолжал отвечать на письма Райха до самой смерти.
Летом 1941 года Подкомитет по урану расширился, назвали его секцией, но иностранцев по-прежнему не брали, создали еще комитеты и подкомитеты, а дело не двигалось — так, глядишь, в Институте кайзера Вильгельма быстрее дойдут до результатов… 22 июня Германия напала на СССР, в США русские эмигранты тотчас организовали Комитет помощи России во главе с Сергеем Конёнковым, а 31 июля Геринг назначил Рейнхарда Гейдриха ответственным за «окончательное решение еврейского вопроса». Буквально за несколько дней до этого удалось бежать другу Эйнштейна, психиатру Юлиусбергеру. Отдыхали Эйнштейны опять в Саранак-Лейк, где произошло одно из самых громких, попавшее во все газеты, спасение Эйнштейна с перевернувшегося «Барахла» десятилетним мальчиком по фамилии Дузо. В октябре в Германии был наложен запрет на эмиграцию евреев и началась их депортация в гетто Польши, Прибалтики и Белоруссии. 28 ноября «друг Эйнштейна» муфтий встречался в Берлине с Гитлером и уговаривал бить евреев совместно[32]. И тогда же наконец завелась машина Манхэттенского проекта, хотя его еще так не называли.
Руководство работами было сосредоточено в руках небольшой группы во главе с тем же Бушем, который предложил Эйнштейну сделать обзор информации по делению изотопов урана. Тот был счастлив, отнесся к поручению настолько ответственно, что даже не доверил Дюкас перепечатывать бумаги (она злилась) и отослал их в рукописном виде — сам печатать так и не научился. Он сказал Бушу, что готов продолжить расчеты и вообще участвовать в исследованиях. Ф. Эйделотт, тогдашний директор Института перспективных исследований, — Бушу: «Я очень надеюсь, что Вы воспользуетесь его предложением, так как знаю, насколько глубоко он удовлетворен тем, что делает нечто полезное для национальной обороны». Но Буш отказал, сославшись на то, что боится, как бы Эйнштейн чего-нибудь не разгласил. Резко против привлечения Эйнштейна выступил Гувер: «неблагонадежный», «либерал», «пацифист». Руководство военной разведки G2 на письме Гувера поставило резолюцию, что эти обвинения — чушь, но на всякий случай тоже запретило участие Эйнштейна в проекте. Любопытно, однако, что ФБР тут же стало расспрашивать Эйнштейна о Сциларде и, когда Эйнштейн ответил, что Сцилард абсолютно лоялен США, его мнение учли и Сцилард был допущен к работам.
