Лидия Чуковская - Записки об Анне Ахматовой. 1963-1966
В первые месяцы после смерти Ахматовой завязались все узлы и сложились все противостояния, которые получили свое развитие в дальнейшем десятилетии. Это прежде всего разногласия по поводу судьбы рукописей Ахматовой. Десятки ее стихотворений никогда не появлялись в печати, причем некоторые даже не были записаны и хранились только в памяти близких друзей. Именно тревогой за судьбу неподцензурной и неопубликованной Ахматовой и продиктованы многие страницы в записях Лидии Корнеевны.
Сын и наследник Анны Ахматовой – Лев Николаевич Гумилев подарил весь архив матери Пушкинскому Дому. Однако фактически бумаги оставались в квартире, где Ахматова жила вместе с дочерью и внучкой своего третьего мужа – Н. Н. Лунина. Спор из-за рукописей дошел до суда, который состоялся в феврале 1969 года. Но эта история находится за пределами нашей публикации.
В первые же месяцы после смерти Анны Ахматовой была начата подготовка тома ее стихотворений для Большой серии «Библиотеки поэта». Редактором тома был академик Жирмунский.
И наконец Лениздат – издательство Ленинградского Горкома партии начало готовить том стихотворений Анны Ахматовой, причем Лидии Корнеевне поручили подготовить и прокомментировать сперва окончательный текст «Поэмы без героя», а потом и весь отдел «Стихотворений».
Все эти начинания завершились лишь в 1970-е годы. Том в «Библиотеке поэта» вышел только в 1976 году, через пять лет после смерти академика Жирмунского. Жирмунский, разумеется, ссылался на источник многих сведений о датах, посвящениях и текстах, которые предоставила ему Лидия Корнеевна по своим, тогда еще неопубликованным «Запискам» и своему обширному архиву автографов Анны Ахматовой. Но имя ее было в СССР под запретом, и все ссылки на источник были сняты редакцией.
Ее работа для Лениздата, подготовленные тексты и примечания вышли под именем редактора книги. Ее вклад в подготовку к печати многих ахматовскихтекстов был полностью затушеван.
Однако сохранились десятки ее писем к В. М.Жирмунскому с ответами на все возникающие у него текстологические вопросы[207], сохранилась и переписка с Лениздатом, и верстка подготовленной ею книги. Как принято надеяться, время все расставит по своим местам.
Елена Чуковская
8/III 66 утро Я лежу опять пластом.
Вчера меня навестили Аня и Ника. Они носятся по похоронным делам. Все – как об стенку, стенка эта: праздники, международный женский день! Умерла великая русская женщина… Но ей всегда и все поперек, в смерти отражена ее бездомность (умерла не дома, в разлуке и разрыве с Левой); умерла в день смерти усатого убийцы; умерла накануне «женского дня». Из-за этого – или под предлогом этого? – в ЦДЛ не будет панихиды; 9-го из морга у Склифосовского перевезут тело на аэродром и отправят в Ленинград; там, в Спасо-Преображенском соборе (моем!), будет отпевание[208]; 10/III в Ленинграде, в ЦДЛ, – траурный митинг и похороны в Комарове.
Я спросила Аничку, сама ли Анна Андреевна хотела, чтобы ее погребли в Комарове. Нет, оказывается Анна Андреевна никакого по этому поводу желания не высказывала, а это идея Анички, поддержанная страстно Иосифом. Милый Иосиф ездил в Павловск, потом в Комарово (кажется, с Мишей) и они решили: Комарово.
Отсюда гроб будет сопровождать какая-то делегация, – забыла, кто. Оттуда приехала тоже «делегация»: Браун и Комиссарова[209].
Из друзей – не из казенных людей – с гробом полетят: Ника, Юля, Надежда Яковлевна, Мария Сергеевна. Поездом едут вслед мужчины: Кома Иванов, Рожанский, Копелев.
Аничка говорит: Анне Андреевне в Домодедове очень понравилось, она была довольна и весела (хотя ехать туда не хотела). Приехали 3-го, 4-го провели очень хорошо. Ночь с 4-го на 5-е спала, обе они спали, утром проснулись веселые, много смеялись. Нина Антоновна ушла завтракать в столовую, а Анне Андреевне подали завтрак в комнату. За едой она почувствовала себя нехорошо. Вернулась Нина Антоновна, вызвали врачей. Через 1 1/2 часа она скончалась. По-видимому, это был новый инфаркт. Отек легких, удушье, конец.
Аничка сделала мне подарок: рассказала, что когда 19-го она и Толя везли Анну Андреевну из больницы на Ордынку, Анна Андреевна, увлеченная волей и ярким, весенним солнечным днем, попросила, чтобы ее повезли в сберкассу – прокатиться и получить деньги. Толя и Аня ее урезонили: доктор велел сразу ехать домой, не уставать. Тогда она сказала:
– Я еще что-нибудь придумаю! Поедем к Лиде!
Я сказала Ане, что она должна многое записать. «Я не умею». – А вы пишите не умея, но пишите. Ну, например, восстановите вашу с ней поездку в Англию. Оказалось, у Анички даже дневник был, и каждый день там описан. Она очень смешно, девчоночьи, гимназически, рассказала о Глебе Струве.
Оказывается и у Анны Андреевны был Дневник! Аня сказала, что там есть записи о последних днях и новые стихи![210] Да, еще, Аня мельком произнесла: – Акума мне говорила, что не следует записывать прямую речь!
(А я-то… Но ее прямая речь была точна, как стихи, и записывалась легко.)
8 /III 6 6 вечер Новые вести: в Ленинграде будут отпевать не в Спасо-Преображенском, а в Никол-Морском (Садовая, у Крюкова моста).
Здесь в церкви у Лаврушинского переулка и еще в одной служили панихиды.
В «Литературке» хорош Паустовский, в «Известиях» – Твардовский[211]. Уже открыто называют ее великой и бессмертной. Давно уже я понимала, что ей надо только умереть, чтобы ее признало и начальство.
Завтра утром – можно проститься с ней при переносе из морга в автобус, который отвезет ее на аэродром. Очень хочу. Если бы можно было приехать на машине, увидеть ее, проститься, и – обратно в ту же секунду.
Раиса Давыдовна обещала позвонить.
9/III 6 6 утро Нет, кто-то – Бог? или они? – не хочет.
Перед отъездом ее в санаторий я позвонила, чтобы повидаться, и опоздала на 10 м.
Сегодня я встала в 8 ч. утра, была на ногах, одета, готова.
В 10 ч. позвонила Раиса Давыдовна, что едет оттуда за мной, гроб открыт, проститься можно. Я спустилась к машине: я, она, Владимир Александрович Рудный[212]. Ехала минут 20. Дворик, толпа, но вполне проходимая. Из знакомых – Володя Глоцер, Таня Литвинова, Наталья Ивановна Столярова. Меня встретил Лев Зиновьевич Копелев и провел к каким-то дверям. Они оказались закрыты. Оставив меня с Раисой Давыдовной и Владимиром Александровичем, он побежал куда-то. В это время говорил Ефим Григорьевич Эткинд. Я не слушала. Вместо голоса Эткинда – голос Ардова. О том, что гроб сейчас цинкуют и он просит всех разойтись. Но мне дверь открыли. Я вошла – лесенка, направо, комната, за ней видна еще одна. Подошли Ника, Юля, Любовь Давыдовна. Аничка с порога второй комнаты всплеснула руками.
