Игорь Кузьмичев - Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование
Поездка эта все-таки обернется хорошей стороной, когда забудется плохое. А пока плохого много. Вагонная жизнь, теснота, жара, пыль и дым, грязные рубашки, невысыпание. Жара стоит все время невыносимая – 30–35 градусов. Жара эта меня изматывает вконец, неохота ничего делать и ни о чем думать. Кроме того раздражает неправильная организация всего дела – бесконечные совещания, встречи, поездки всем гуртом, спешка и небрежность в работе – ты можешь судить хотя бы по материалам, опубликованным до сих пор в газете. Я ничего почти не сделал для газеты, т. е. мы вместе – Берестов, Захарченко и я – написали первый путевой дневник. Вся поэтическая мура принадлежала мне. Мы наивно предполагали, что т. к. в газете и так будет много технического и фактического материала, то дневник должен быть поэтическим. Но ты можешь посмотреть, что с нами сделали, напечатав фитюльку «В пути»[166] – там сплошная информация – из 10 страниц сделали едва ли три, оставив только, так сказать, «технику» – поезда, нефтепровод и т. п. Ну, после этого мы разочаровались, объявили забастовку и только сейчас снова начали кое-что стряпать в таком же духе, т. е. «поэтичном». Не знаю, что выйдет.
Вот, миленькая, моя, такие дела. Время сейчас много – третий час, мы, кажется, прилопотали уже в Тайшет. Письмо это я пошлю уже из Братска. А ты напиши мне в Иркутск на вагон-редакцию так: Иркутск, вокзал, вагон-редакция «Литгазеты». В Иркутск мы приедем числа шестого и пробудем там до 10-го, так что пиши, не откладывая, и авиапочтой.
Обнимаю и целую тебя. Очень плохо, что мамы нет дома, я с ней говорил один раз, когда она оказалась у дяди Феди[167] – приходится звонить ему. Вообще я как-то одинок теперь. А тебе не звонил, хотя и мог, потому что забыл телефон. Помню В 9 14… а дальше никак не вспомню.
Ну, теперь уже недолго осталось, скоро увидимся. Будь здорова и радостна, не скучай. Крепко целую! Я нарочно многого не пишу, чтобы потом было что рассказать.
Твой ЮрийОпубликовано в Собр. соч., т. 3, с. 385–387.
4522 июля 1960. Койда
Милая моя!
Я опять на Севере, добрался на этот раз почти до Полярного круга и можешь представить мое удовольствие, когда перелистывая в северной избе «Смену» я наткнулся на тебя[168].
Господи, какая ты интересненькая! Чай, тебе теперь письма шлют солдаты и матросы.
Стихи приятные, особенно про сына и мать. Только куры не верещат. Не то слово. Ты что, кур не слыхала?
А в общем, очень это славно, только постарайся не пропадать со страниц журналов.
Большой тебе привет от Коринца, он со мной.
На Севере все время жарко. Только дня 3–4 было холодно. Мы в Архангельске купались днем и ночью. В полпервого ночи – представляешь?
Ну, будь здорова, привет твоим.
Проболтаюсь тут, верно, до конца августа.
Твой ЮрийОпубликовано в книге Т. А. Жирмунской «Мы – счастливые люди» (1995), с. 228.
4621 сентября 1966. Таруса
Милая Тамара!
Получил я твое письмо дня два назад (жена привезла) и, к сожалению, ничего не слышал, конечно.
Я ведь обитаю в Тарусе.
Но все равно рад за тебя и поздравляю!
Как твои дела вообще? Как дочка?
Я летом работал, да мало – соблазнов было много: байдарка, мотоцикл, грибы, земляника, купания, рыбалка… Никогда больше не буду работать летом, все равно плохо получается.
Встретил я как-то летом Федю С., жалок он был, как и всегда. И С<имонен>ка видел…
Почему это наш курс весь такой бездарный? Из 30 с лишком человек только трое-четверо болтаются в лит<ерату>ре, печатаются, остальные же канули в Лету в тот самый момент, когда потной от счастья и надежд рукой получали диплом об окончании литинститута ‹…›
Книжку[169], если не достала, подарю так и быть. Да ведь тебе не интересно, там все старое. Не нравится она мне (т. е. рассказы), чего ее так хватали в Москве? Фик их знает.
Опубликовано в книге Т. А. Жирмунской «Мы – счастливые люди» (1995), с. 229.
4722 августа 1974. Абрамцево
Дорогая Тамара! Ну как, насладилась ли ты белыми ночами и встречами с Юшковым[170]? Обязалась ли ты отобразить в своих стихах величие Сыктывкара, в котором герой Голявкина[171], пятилетний мальчик, подметал пристани? Он их подметал так быстро, что скоро ему стало нечего подметать. Тогда для него принялись строить новые пристани, но он успевал их подмести прежде, чем их построят. Он подметал еще пристани, которые были в проекте, а также те, которых в проекте не было. И его дядя, узнав об успехах племянника, воскликнул с гордостью: «Молодец! Пробился в люди!»
Нагляделась ли ты на строительство? Так же там строят, как в твоих Текстильщиках[172], или лучше?
Был у меня в Казахстане принципиальный разговор с В. Кожевниковым[173]. Он ехал в Караганду любоваться разными промкомбинатами и хотел, чтобы и я, дабы не отставать от НТР, тоже поехал бы в Караганду. А я ему сказал: уж ежели мне так припрет, то я за пятачок поеду на завод Лихачева и наслажусь там НТР, а здесь, сказал я, желаю смотреть на овечек и пастись вместе с ними на джайляу. (Что я и делал с удовольствием!)
Тамара! Не покупай дачу – даже если твой муж, Павел[174], напишет сценарий, за который огребет большие тысячи! Все лето я ремонтирую свои дома, и конца этому не видится. Я не поехал из-за этого никуда, как предполагал, и все накрылось, уж августу крышка и температура по ночам – 7 гр. (не минус семь, а плюс, а минус в строке – это просто тире, ясно?) И все лето ничего не пишу, все мои гениальные произведения валяются незаконченными, бумага выцветает, строчки пылятся.
Не хочешь ли в Гагру осенью? Я собираюсь туда махнуть числу к двадцатому октября. Буду заканчивать там книжку. Ну, будь здорова. Книги мои храни, я все-таки их у тебя изыму. Геннадий Красильников[175] умирает – рак. Так сказал мне Слава Марченко[176]. Вот уж и до нашего курса начинает добираться, подлая, а ведь Красильников на год моложе меня! А Симоненок вышел на пенсию. Ты только подумай, а? Помнишь, как он грохал своей сумкой в аудитории и вопиял о справедливости? И вот он ее получил в виде мирного пенсионного существования.
Слушай, приехала бы ты ко мне! Хоть в следующую субботу. Я по субботам топлю баню и не работаю. Созвонись с Цыбиным[177] и с кем там еще? И валяйте. Ехать надо до станции 55 км. Со станции налево. Ну, а адрес ты мой знаешь: Академ <ический> поселок, 43. Найдешь! Или одна приезжай, а то, черт побери, редко мы видимся. А это чревато. Это может кончиться тем, что видать друг друга мы будем только в гробу. Ясно?
