Даниил Галкин - В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора
Припевом был куплет, в котором Козин по-разному переставлял строки:
Магаданская девчонка,
Магаданский паренек.
Магаданская сторонка,
Магаданский ветерок.
На следующий день нас отвезли в рыбацкий поселок Ола. Он размещался в долине, в которой в году было много безоблачных дней. Поэтому ее называли Солнечной. На сейнере прокатили по спокойному Охотскому морю. У выловленной рыбы вспарывали брюхо, из которого вываливалась оранжевая, искрящаяся, парная икра. После снятия пленки и засолки ее, в деревянных блюдах, подавали в неограниченном количестве в качестве закуски. Заодно вручили нам герметичные банки с икрой, чтобы было чем угостить домашних.
Любопытно, что именно в эти дни в Магадане в магазинах «выбросили» для продажи мороженые брикеты с крабами, которыми редко баловали жителей города у моря. Обычно уловы крабов «уплывали» в Японию. Оказалось, что очередная партия изысканного продукта, готовая к отправке, была забракована. Сработал принцип «На тебе, боже, что нам негоже».
Как я уже упоминал, многие главные специалисты, включая меня, вынуждены были то и дело «мотаться» по важным объектам. Большинство из них находилось под бдительным оком Госстроя СССР. После Колымы мой следующий экстренный вылет был в Хакасию. В ее столице, Абакане, намечалось строительство крупнейшего вагоностроительного комплекса. Он включал самые разные производства: машиностроительные, литейные, сборочные. Протяженность главного корпуса намечалась более 1,5 километра!
По завершении переговоров и деловых встреч нашей небольшой группе «на закуску» устроили поездку в Шушенское. Там мы осмотрели Дом-музей Ленина. Облик сибирской деревни, с добротными деревянными избами, управой, тюрьмой и лавками, наглядно уводил в далекое прошлое сурового края. Во время экскурсии к нам подошел старичок и бесцеремонно прервал девушку-экскурсовода:
– Послушайте лучше меня. Когда Володю сослали сюда, мы с ним подружились. Я был моложе его лет на десять. Соорудили мы с ним шалашик на околице деревни, в лесочке. Он был, как и я, охочий до девок. Вот мы их туды и завлекали. А потом приехала его жена строгая! Как-то там ее звали… Но он все равно умудрялся убегать в шалашик. Ох и шустрый был малый!..
В те годы подобные речи о вожде мирового пролетариата слышать было дико. Непонятно, как ему удалось уцелеть с таким «подвешенным» языком?! Экскурсовод поспешно сказала, что его считают выжившим из ума. И ему почти сто лет.
Мы успели также побывать на плотине Саяно-Шушенской ГЭС. Дорога к ней частично пролегала в горной местности вдоль Енисея. Чтобы ее проложить по прямой, а не в объезд, была варварски взорвана целая гора из чистейшего мрамора. Обилие мусора и нечистот вокруг напомнило мне схожую картину при поездке вокруг южной оконечности озера Байкал. Наверное, по безжалостному отношению к матушке-природе нас следовало давно занести в Книгу антирекордов Гиннесса. Со 150-метровой высоты верхнего уровня плотины открывалась потрясающая панорама разлившегося Енисея в обрамлении Саянских гор.
Абаканские встречи: Черненко, Шойгу и другие
В 1980-х годах мне неоднократно довелось выезжать в Хакасию в командировку. В тресте «Абаканвагонстрой», созданном специально для строительства комплекса, я как-то участвовал в совещании, которое проводил его управляющий. На вид ему было всего лет тридцать. Он подкупал своей обходительностью, интеллигентной, ровной манерой общения, четкими и краткими деловыми высказываниями. Фамилия его была Шойгу. Спустя годы я узнал бывшего управляющего трестом на высоких постах[120]. Он показал себя знающим и толковым государственным деятелем на посту министра МЧС, а потом – министра обороны России.
Один из прилетов в Абакан совпал с визитом на комплекс «калифа на час», генерального секретаря ЦК КПСС Константина Черненко. У него был вид тяжелобольного человека, передвигавшегося с трудом. Речь его была тихой и невнятной. Он сфотографировался с работниками комплекса по производству контейнеров. Меня тоже пригласили в компанию – как гостя, причастного к проектированию и строительству этого гиганта индустрии. Обещали выслать групповую фотографию. Но… Черненко вскоре умер, фотографию так и не прислали.
Во время суеты вокруг высокого гостя ко мне подошел пожилой мужчина:
– Не узнаете?..
Я напряг зрительную память. Лицо знакомое, но вспомнить, где пересекались наши пути, не сумел. Он уловил мое состояние:
– Не мучайтесь. Всех запомнить невозможно. Тем более наше мимолетное знакомство произошло двадцать лет назад. Вы прилетели в Хабаровск на завод «Амуркабель». А я в тот момент показывал завод знаменитым чешским путешественникам – Зикмунду и Ганзелке. Они как раз возвращались из Японии. Помните, о них писали газеты? На своей «татре» чехи решили пересечь нашу страну с востока на запад…
Эпизод знакомства с необычными гостями всплыл в памяти из глубины прошедших лет. Я воспользовался паузой и поспешил сказать ему об этом. Он грустно улыбнулся:
– Чехи свалились как снег на голову. Мы не успели навести подобающий марафет на территории завода и в цехах. Они заглядывали во все закоулки, склады, бытовые помещения… У меня язык не поворачивался запретить им фотографировать. Вечером дирекция устроила прием на широкую ногу. Наверное, и вы его запомнили. Вскоре они отправились дальше. Мы облегченно вздохнули. Хоть друзья, а иностранцы. Вроде все обошлось. Но не тут-то было! Вскоре разразился скандал. В книге, в числе устаревших предприятий, они упомянули и «Амуркабель». Я оказался стрелочником, который не сумел якобы показать предприятие с лучшей стороны. А где она, лучшая сторона? С выговором по партийной линии и понижением в должности я переехал в Абакан.
Мы тепло и душевно распрощались. Какое счастье, что чешские путешественники не упомянули мою фамилию! Ведь могло бы рикошетом зацепить и меня… Опять повезло!
Тогда, на приеме, меня представили Мирославу Зикмунду и Иржи Ганзелке как главного архитектора из Москвы, работающего над проектом реконструкции и обновления завода. Их откровенные высказывания, не скрою, я воспринимал с напряжением и даже тревогой. Они безбоязненно излагали свои (неприятные для нас!) наблюдения. В первую очередь – по поводу безликого, непривлекательного и запущенного облика многих городов, поселков и сельских поселений. Их удивило, что элементарные бытовые удобства в них частично или полностью отсутствуют, как в самых отсталых странах третьего мира. Поразила убогость и пустота торговой сети. И, конечно, бедность населения. В их словах не было ничего нового. Непривычной была свободная и непринужденная манера беседы. Мы проговорили очень недолго. Началось застолье со стандартными тостами.
![Ник Эндрюс - Духи гор [Духи севера]](/uploads/posts/books/67898/67898.jpg)
