Бьёрн Хеммер - Ибсен. Путь художника
Здесь можно вспомнить о том, что Ибсен писал в незаконченной автобиографии — «От Шиена до Рима». Он рассказывает историю, которая потрясла его в детстве: о черном пуделе, сидевшем на шпиле церкви в Шиене, который умертвил церковного сторожа одним только взглядом своих горящих глаз.
«Маленький Эйолф» в первую очередь — драма об отношениях между людьми. Но она также ставит перед нами вопрос, как нам следует жить в этой жизни — безразличной, бессмысленной и обреченной на смерть. Ибсен снова делает главной темой произведения ответственность человека за себя и за других. Он доказывает, что каждый человек обязан придать жизни смысл. Но чтобы его обрести, необходимо осознать ответственность перед собой и перед другими. Таков непреложный закон самой жизни.
Смерть в «Маленьком Эйолфе» представлена не только антиподом жизни, но и единственной альтернативой для человека, стремящегося избавиться от превратностей земного бытия. Таким людям смерть может казаться выходом — способом убежать от ответственности, которая присуща жизни. Стремление к миру, покою и тишине, желание сбросить тяжелое бремя ответственности — вполне естественны. Именно эти чувства, вероятно, владели Алмерсом во время его прогулок в горах, где он наслаждался предсмертным покоем, блаженным забытьем и воспринимал смерть как «доброго дорожного товарища». Но поддаться влечению к смерти означает смириться и перестать быть человеком для себя и для близких. Ибо человеком можно быть только в этом — земном бытии. Таков вывод, к которому приходят Рита и Алмерс. И постепенно они начинают понимать, что за этим стоит и что это означает в их жизни.
Пустые мысли и пустота жизниПосле смерти Эйолфа Алмерс рассказывает Рите свой сон. Ему снилось, будто Эйолф живой и здоровый, как другие дети, за что Алмерс благодарил и славил — вероятно, Господа Бога. Но ведь Алмере неверующий и ранее он отнял веру у своей жены. Теперь она упрекает его за это — говорит, что без веры ей некому довериться и не за что ухватиться. Тогда Алмерс спрашивает Риту, разве было бы лучше, позволь он ей прожить всю жизнь с пустыми мыслями. Она отвечает, что было бы лучше. Тогда он спрашивает, решилась бы Рита последовать за Эйолфом, будь она уверена, что сможет воссоединиться с ним:
Алмерс. Сделала бы ты добровольно этот шаг? Ушла бы по доброй воле от всего, что окружает тебя здесь? Отказалась бы от земной жизни? Пожелала бы, Рита?
Рита (тихо). Так сразу?
Алмерс. Да, сегодня же, сейчас же. Отвечай. Пожелала бы ты?..
Рита (медля с ответом). Ах, не знаю, Альфред… Нет, думаю, мне захотелось бы сначала немножко пожить с тобой.
Алмерс. Так — ради меня?
Рита. Да, только ради тебя.
Алмерс. Ну а потом? Ты пожелала бы?.. Отвечай!
Рита. Ах, что мне отвечать на такой вопрос? Я же не могла бы уйти от тебя. Никогда! Никогда!
Алмерс. Ну а если бы я ушел к Эйолфу? И ты бы непоколебимо верила, что встретишь там и его, и меня? Ты пришла бы к нам?
Рита. Я бы желала… очень желала! Очень. Но…
Алмерс. Но?
Рита (со стоном, тихо). Я не могла бы — я это чувствую. Нет, нет, не могла бы ни за что. Ни за какие блага!
Алмерс. И я тоже.
Рита. Да, не правда ли, Альфред! И ты не мог бы!
Алмерс. Да. Ведь тут на земле мы, живые люди, дома.
(4: 320–321)Впоследствии Рита вновь возвращается к мысли, что Алмерс опустошил ее душу, но уже по другой причине. После утраты детской веры страстная любовь к Алмерсу стала для Риты смыслом жизни. Страсть переполняла ее — для других чувств и других людей в ней просто не было места.
Но Алмерс лишает ее этого смысла жизни — он заявляет о случившейся с ним перемене. Страсть, которая когда-то казалась ему соблазнительной и прелестной, теперь кажется всепожирающим огнем. Для Риты это значит, что он ее просто опустошил: «Ты оставил во мне пустое место» (4: 340). И эту пустоту она должна заполнить «чем-нибудь, что походило бы на любовь».
Ощущение бессмысленности жизни испытывают они оба. Об этом говорит Алмерс, пожимая плечами: «Жить! Не зная, чем наполнить жизнь. Кругом одна пустота. Куда ни взгляни». Проблема этой измученной пары в том, чтобы как-то найти себя в жизни, которая отмерена им после смерти Эйолфа. Они осознали свою ответственность за то, что случилось, их терзает чувство вины.
Застывший взгляд больших детских глаз будет преследовать их день и ночь. Алмерс думает убежать от Риты, бросить ее, развестись. Она пребывает в отчаянии. С глубоким психологизмом Ибсен изображает метания супругов между близостью и отдалением, совместной жизнью и разводом, теплотой и холодом. Он показывает хаос, который творится в их душах, ибо они стоят на грани разрыва супружеских отношений.
Поворотный пунктНо в финале драмы происходит нечто, благодаря чему они убеждаются, что им суждено жить вместе. Погожий летний вечер, флаг приспущен. Они остаются на сцене вдвоем, покинутые всеми. К пристани, рядом с тем местом, где утонул Эйолф, приближается пароход — он должен увезти Асту и Боргхейма. Алмерс в глубине души возмущен отъездом Асты, а Рита возмущена тем, что пароход, как обычно, пристает к берегу, словно ничего и не случилось:
Рита (выпрямляясь). Как он может приставать там!
Алмерс. Ведь нужно же.
Рита. Да ведь это там, где Эйолф… Как они могут приставать там?
Алмерс. Да, жизнь безжалостна, Рита.
Рита. Люди безжалостны. Им дела нет ни до чего и ни до кого. Ни до живых, ни до мертвых.
Алмерс. Ты права. Жизнь идет своим чередом. Как будто ровно ничего и не случилось.
Рита (устремив взгляд в пространство). Да так и есть — ничего и не случилось. Ничего не случилось. Для других. Только для нас двоих.
Алмерс (в приливе горя). Да, Рита… напрасно ты родила его в муках и страданиях. Все равно он исчез, не оставив следа.
Рита. Спасли один костыль.
(4: 334–335)Впервые у двух людей, занятых только собою, открываются глаза на то, что вокруг существует мир, который больше их собственного мира, и людей в этом мире отнюдь не волнует их скорбь. Чуть ранее Алмерс, жалея самого себя, говорил Асте по поводу гибели мальчика: «Ведь должен же тут быть хоть какой-нибудь смысл. Жизнь, бытие, судьба не могут же быть лишены всякого смысла… Пожалуй, все идет как попало, всё. Вертится, несется, как остов разбитого корабля без руля и без ветрил» (4: 307).
