Джордж Бьюкенен - Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910–1918
27 ноября
«Троцкий направил военным атташе союзных держав ноту с уведомлением, что его правительство желает не сепаратного, а всеобщего мира и оно твердо намерено его добиться. А если России придется в конце концов заключить сепаратный мир, то вина за это ляжет на союзные правительства, заявлял он».
27 ноября
«Я пришел к заключению, что нам остается только faire bonne mine а mauvais jeu (делать хорошую мину при плохой игре – фр.). Действуя в соответствии с идеей, первоначально предложенной Кноксом, я послал в министерство иностранных дел телеграмму следующего содержания:
„Я разделяю мнение, выраженное генералом Ноксом, что положение здесь стало настолько безнадежным, что мы должны пересмотреть свою позицию. По моему мнению, единственное, что нам остается, – это вернуть России ее слово и сказать ее народу, что, понимая, насколько он истощен войной и дезорганизацией, неразрывно связанной с великой революцией, мы оставляем ему самому решать, захотят ли они купить мир на условиях Германии или продолжат сражаться вместе с союзниками, которые полны решимости не складывать оружия до тех пор, пока не будут обеспечены твердые гарантии мира.
Я всегда стремился удержать Россию в войне, но нельзя заставить истощенную нацию сражаться вопреки ее собственной воле. Если что-нибудь может побудить Россию предпринять еще одно усилие, так это сознание, что она совершенно свободна поступать так, как считает нужным, без всякого давления со стороны союзников.
Есть свидетельства того, что Германия старается вбить клин между нами и Россией, чтобы проложить дорогу к германскому протекторату, который она надеется в окончательном итоге установить на территории последней. Если мы будем упорно настаивать на своем и требовать, чтобы Россия исполнила свои обязательства в соответствии с соглашением 1914 года, это сыграет на руку Германии. Каждый день, что мы удерживаем Россию в войне против ее воли, только ожесточает ее народ против нас. Если мы освободим ее от обязательств, а мир будет оттягиваться или будет куплен на слишком тягостных условиях, национальное чувство обратится против Германии. Для нас вопрос жизни и смерти расстроить эти планы Германии, поскольку российско-германский союз после войны станет постоянной угрозой всей Европе и в особенности Великобритании.
Я не сторонник ведения каких-либо дел с большевистским правительством. Напротив, я считаю, что принятие предложенного мною курса лишит их опоры, поскольку они уже не смогут упрекать союзников, что те гонят русских солдат на убой ради своих империалистических интересов“».
28 ноября
«Я получил ноту Троцкого с требованием освободить двух русских – Чичерина и Петрова, которых задержали в Англии за антивоенную пропаганду, которую они, по всей видимости, вели среди наших рабочих. Российская демократия не потерпит, говорилось в ноте, чтобы двое ни в чем не повинных наших сограждан содержались в заключении, а британские подданные, ведущие активную контрреволюционную пропаганду, оставались безнаказанными».
3 декабря
«Боюсь, что Троцкий очень зол на меня за то, что я не ответил на его ноту. Когда я послал консула Вудхауса получить необходимые разрешения, чтобы часть наших подданных могла вернуться на родину, Троцкий заявил, что ни одному из британских подданных не будет позволено выехать из России, пока вопрос о двух задержанных русских не будет решен удовлетворительно. Он добавил, что Чичерин его личный друг и он особенно озабочен его освобождением, поскольку собирается назначить его дипломатическим представителем в одну из союзных держав. Если наше правительство откажется его освободить, он угрожает арестовать некоторых британских подданных, которых знает как контрреволюционеров.
В тот же вечер около половины десятого ко мне зашел французский военный представитель генерал Ниссель. По его словам, Троцкий заявил одному французскому офицеру-социалисту, поддерживающему тесный контакт с большевиками, что испытывает ко мне особую неприязнь. И причина тому – не только то, что я настраиваю против него свое правительство, но также и то, что с момента свержения последнего правительства я поддерживаю постоянный контакт с Калединым и Комитетом общественного спасения и снабжаю последний средствами. Поэтому он намеревался арестовать меня, а если это приведет к разрыву отношений между нашими двумя правительствами, он задержит определенное количество британских подданных в качестве заложников. Генерал Ниссель считал, что Троцкий не решится арестовывать меня в посольстве, но, поскольку он знает, что я имею привычку каждый день выходить на прогулку, он может арестовать меня на улице. Чтобы ободрить меня, генерал добавил, что, по его сведениям, самые удобные камеры в крепости расположены между номером 30 и 36 и, если случится самое худшее, мне следует иметь это в виду.
Я не воспринял угрозы Троцкого чересчур серьезно и, как обычно, продолжал свои прогулки без всяких неприятных последствий. Только однажды, когда я поворачивал в переулок с набережной, я попал почти в самую гущу сражения, которое происходило на другом конце улицы. К счастью, меня вовремя остановила знакомая – княгиня Мария Трубецкая, которая в это время проходила мимо. Она уверила меня, что спасла мою жизнь, и пожелала непременно проводить меня до посольства, поскольку, как она сказала, никто не осмелится напасть на меня, если я буду с дамой».
4 декабря
«Наше положение становится очень трудным, поскольку, хотя наше правительство не может уступить угрозам, нашим подданным, которые приехали сюда из провинции, на пути домой приходится нести расходы, связанные с долгим пребыванием здесь. Более того, я вовсе не хочу, чтобы Троцкий арестовал членов нашего бюро пропаганды. В конце концов, в аргументации Троцкого есть определенный смысл: если мы считаем себя вправе арестовывать русских за антивоенную пропаганду в стране, настроенной на продолжение войны, то у него есть равное право арестовывать британских подданных, проводящих военную пропаганду в стране, желающей мира. Более того, в его власти запретить въезд и выезд наших курьеров и даже не дать нам покинуть страну, если нас отзовут. Нуланс слышал от французского консула в Гельсингфорсе, что существует план арестовать нас, когда мы будем проезжать через Финляндию по пути домой. Наш консул в этом городе также получил сведения от одного финского банкира, что в город недавно прибыл германский агент – специалист по бомбам, которому, среди прочего, было поручено взорвать наш поезд во время его проезда по Финляндии.
