Андре Агасси - Откровенно. Автобиография
— Но мы всего лишь…
— Нет времени объяснять, — она выталкивает меня в кухню.
Я слышу, как курьер, явно влюбленный в Штефани, что-то говорит, а она нервничает не меньше его, хотя и по другой причине. Она пытается поскорее выгнать его, он же долго возится с бутылкой — и, разумеется, роняет ее. Шато Бешвель 1989 года.
Когда парень, наконец, уходит, я помогаю Штефани убрать осколки.
— Кажется, начало прекрасное! — объявляю я. — Ты согласна?
Я ЗАКАЗАЛ СТОЛИК в ресторане George on Cove с видом на океан. Мы оба заказываем цыпленка с овощами на подушке из картофельного пюре. Штефани ест быстрее, чем я, не притрагиваясь к вину. Я понимаю: она не склонна ни к обжорству, ни к гурманству и вряд ли захочет после сытного обеда расслабиться за чашкой кофе. Боится, что ее узнают.
Говорим о моем фонде. Штефани поражена рассказом о чартерной школе. У нее есть собственный благотворительный фонд — он занимается помощью детям, которых не обошли стороной войны и насилие, детям из таких мест, как ЮАР или Косово.
Разговор сам собой перескакивает на Брэда. Я рассказываю, какой он замечательный тренер, о его удивительной манере общаться с людьми. Мы смеемся над тем, как он помогал мне устроить сегодняшний вечер. Я не рассказываю ей о его предсказании и не спрашиваю о ее приятеле. Интересуюсь, чем она занимается в свободное время, и она отвечает, что любит океан.
— Хочешь, завтра поедем на пляж?
— Я думала, ты собираешься в Канаду.
— Ничего, одну ночь могу и не поспать.
Она думает.
— Хорошо.
После ужина отвожу ее в апартаменты. Она дважды целует меня в щеку — этот жест все больше напоминает мне прием самозащиты из арсенала каратиста — и убегает в дом.
На обратном пути я звоню Брэду. Он уже в Канаде, где время сдвинуто на час вперед. Я разбудил его.
— Молодец! — говорит он сонно, подавляя зевок, когда я рассказал ему о свидании. — Продолжай в том же духе!
ОНА РАССТИЛАЕТ ПОЛОТЕНЦЕ на песке и стягивает джинсы. Под ними белый закрытый купальник. Она заходит в воду до колен, останавливается и смотрит вдаль, на горизонт, упирая одну руку в бедро, а другой прикрывая глаза от солнца, словно козырьком.
— Ты идешь? — кричит она.
— Не знаю.
На мне белые теннисные шорты. Я даже не подумал взять с собой плавки: ведь я — дитя пустыни. Я не слишком ловко чувствую себя в воде, но сейчас, если надо, готов доплыть до Китая. В одних теннисных шортах подхожу к Штефани. Она смеется над моим купальным костюмом, притворно ужасаясь тому, что я не ношу белья. Я рассказываю, что это началось на Открытом чемпионате Франции, и с тех пор я никогда не изменял этой привычке.
Мы впервые говорим о теннисе. Когда я сообщаю, что ненавижу его, она смотрит на меня так, будто хочет сказать: «Ну, разумеется. Наверное, все его ненавидят».
Я рассказываю ей про Джила, спрашиваю, как она поддерживает себя в форме. Она говорит, что раньше тренировалась с немецкой олимпийской сборной по легкой атлетике.
— И какая у тебя любимая дистанция?
— 800 метров.
— Серьезная дистанция. И каков твой результат?
Она застенчиво улыбается.
— Ты не хочешь мне сказать?
Нет ответа.
— Да ладно тебе! Расскажи, быстро ли ты бегаешь?
Она показывает в дальнюю точку пляжа, где на песке лежит красный воздушный шар:
— Видишь ту красную точку?
— Вижу.
— Спорим, ты меня не догонишь!
— Правда?
24
Я В КАНАДЕ — ОНА В НЬЮ-ЙОРКЕ. Я в Вегасе — она в Лос-Анджелесе. Мы все время созваниваемся. Как-то вечером она просит рассказать о том, что я люблю: любимой песне, книге, фильме, еде.
— Думаю, ты никогда не слышала про мой любимый фильм.
— Так расскажи.
— Он вышел несколько лет назад. Называется «Страна теней». Про писателя Клайва Льюиса.
Судя по звуку, у нее из рук выпала телефонная трубка.
— Невероятно, — говорит она. — Просто невозможно. Это и мой любимый фильм!
— Он про преданность, про способность открыть себя для любви.
— Да. Я знаю.
— Мы словно каменные глыбы… и содрогаемся под ударами божьего долота, которые сквозь боль делают нас совершеннее.
— Да. Совершеннее.
Я ИГРАЮ В МОНРЕАЛЕ. Мой соперник в полуфинале — Евгений Кафельников. Я не в состоянии выиграть ни единого очка. Вторая ракетка мира громит меня столь немилосердно, что зрители на трибунах прикрывают глаза. Думаю, что не смогу объяснить результаты этого матча. Я не понимаю, что сегодня со мной происходит. Я не просто проигрываю, но будто вовсе разучился играть. Это не выбивает меня из колеи. В раздевалке я встречаю Ларри, тренера Кафельникова. Он стоит у стенки, улыбаясь.
— Ларри, это была самая жалкая игра, какую я когда-либо видел. И я хочу пообещать тебе одну вещь. Передай своему подопечному, что мне придется пару раз учинить ему за это показательный разгром.
В тот же день мне звонит Штефани. Она в аэропорту Лос-Анджелеса.
— Как турнир? — спрашиваю я.
— У меня травма.
— Ох, сочувствую.
— С меня достаточно.
— Ты сейчас куда?
— Назад, в Германию. Надо закончить кое-какие дела.
Я знаю, о каких делах идет речь. Она собирается поговорить со своим бойфрендом, рассказать обо мне и покончить, наконец, с их связью. По моей физиономии невольно расползается дурацкая улыбка.
ИДЕТ 1999 ГОД. Вернувшись из Германии, она предлагает встретиться в Нью-Йорке. Мы можем провести вместе время до начала Открытого чемпионата США. Еще она собирается провести пресс-конференцию.
— Пресс-конференцию? Зачем?
— Объявлю, что ухожу из тенниса.
— Ты уходишь из тенниса?!
— Я же тебе говорила. С меня достаточно.
— Я думал, что речь идет только о турнире! Я не знал, что ты решила вообще покончить со спортом!
Я думаю о теннисе без Штефани Граф — величайшей теннисистки всех времен — и чувствую, какая это громадная потеря для всех. Я спрашиваю, каково это — понимать, что больше никогда не придется выходить с ракеткой на корт ради победы. Подобные вопросы журналисты задают мне каждый день. И все же я не могу удержаться. Я хочу это знать и задаю этот вопрос со смесью любопытства и зависти.
Штефани утверждает, что это прекрасно. Она в гармонии с собой и готова завершить карьеру.
Интересно, а готов ли к этому я? Некоторое время я упоенно размышляю о собственном уходе из тенниса. Но через неделю в Вашингтоне встречаюсь в финале турнира с Кафельниковым и обыгрываю его 7–6, 6–1. После матча выразительно смотрю на Ларри, его тренера. Что ж, обещание есть обещание.
Я понимаю, что еще не вышел в тираж. Мне предстоит сдержать еще несколько обещаний.
