Джим Уайт - Джеймс Хэрриот. Биография
Перед уходом из «Майрбека» я заглянул в гостиную. Отец сидел перед своим компьютером и вносил последние штрихи во «Все живое». Глядя на него, я подумал: а смог бы я взяться за работу, получив такое страшное известие? Отец вступил в тяжелый бой с раком единственным известным ему способом: он собирался заниматься делом и вести активную жизнь, пока хватает сил.
Ему назначили курс ежемесячных инъекций золадекса, он начал химиотерапию и лучевую терапию. В течение 1992 года заметного ухудшения не наблюдалось, хотя отец некоторое время плохо себя чувствовал из-за лучевой терапии и золадекса. Его мужественное отношение к болезни, а также очевидная стабилизация симптомов вселили в нас надежду, что, возможно, он все-таки сумеет победить рак.
В начале 1993 года Альф страшно напугал Джоан, когда в результате сердечной аритмии у него возникла аноксия головного мозга, и он упал в обморок на кухне. Мать немедленно позвонила Рози и, не зная, как помочь мужу, поддерживала его голову руками, чего делать было нельзя: он мог умереть от недостаточного притока крови к голове. К счастью, Рози быстро приехала и спасла положение, уложив отца на полу. Потом, после недолгого пребывания в больнице, он полностью восстановился.
В целом 1993 год был удачным для Альфа: его книга «Все живое» пользовалась не меньшим успехом, чем предыдущие. Однако ближе к концу года у него появились симптомы разрастания раковой опухоли, и он снова оказался в больнице, где ему сделали еще одну операцию. С того момента наступили мрачные времена: мы поняли, что рак, почти два года водивший нас за нос, теперь показал нам свое истинное лицо.
Мужество, с которым отец воспринимал свое состояние, изменило ему только раз. Осенью 1993 года мне позвонила мать.
— Приезжай, пожалуйста. Я не знаю, что делать с твоим отцом.
Это было на нее непохоже. Она несла свою ношу с достойным восхищения мужеством, наблюдая, как медленно угасает ее муж. Она редко просила о помощи, но отец был настолько подавлен, что даже она не могла ему помочь. Сидя рядом с ним в тот день, я вспомнил тяжелые времена тридцатилетней давности, когда он страдал от депрессии. Теперь он снова смотрел на меня тем же отсутствующим взглядом.
Мы с Рози оказались в очень тяжелом положении. Пытаясь подбодрить отца, мы говорили о его потрясающих успехах, о той радости, которую он подарил людям, но мы смотрели в глаза ранимого и закрытого человека, человека искреннего и глубоко чувствующего. Несмотря на тесную связь, мы никогда не могли до конца понять эту сложную личность. Какая-то часть моего отца всегда оставалась для меня недосягаемой, и, глядя на него в тот день, я знал, что вряд ли смогу проникнуть в тайные чувства, терзавшие его душу.
Он уверял нас, что причина его подавленности кроется не в том, что его время подходит к концу. Я ему верил. При отсутствии глубокой веры в Бога, которая помогла бы ему пройти через это тяжелое испытание, он всегда был бескорыстным человеком и ставил благополучие других людей выше собственного, и он не боялся смерти. В короткой речи на праздновании золотой свадьбы в 1991 году он говорил, что благодарен судьбе за счастливую и плодотворную жизнь, за хорошее здоровье, за преданную жену и прекрасную семью, и что бы ни было уготовано для него в будущем, судьба уже сдала ему более чем отличные карты. Зная, что он по-прежнему придерживается этих взглядов — и спокойно смотрит в лицо неизбежности, — я понимал, что причиной его нынешней депрессии является вовсе не слабеющее здоровье. Те же загадочные эмоции, которые всегда таились где-то глубоко внутри, снова выбрались на поверхность.
— Что с тобой, папа? — спросил я.
Этот простой и банальный вопрос я задал скорее с надеждой, чем с ожиданием ответа.
Он продолжал смотреть в окно, и я хорошо помню его ответ:
— Я испытываю чувство глубокой и всепоглощающей тоски.
Больше он не сказал ни слова.
Думая о чувствительной натуре отца, я вспоминаю его интервью Линде Ли-Поттер из «Дейли Мейл». Он выпил несколько кружек пива, после чего дал ей непривычно откровенное интервью, в котором излил свои чувства и особенно много говорил о своей сильной привязанности к Рози и Эмме. Прочитав это в газете, отец был очень расстроен. Он не помнил, чтобы столь бурно выражал свои чувства. Такое проявление эмоций, безусловно, было не в его характере.
Только через два года я до конца осознал, как сильно это задело отца. Я повез его вместе с матерью и Джил в йоркширские холмы, и мы с ним прогуливались по зеленой тропинке в долине Суэйлдейл. В последние годы жизни мы часто возили его по йоркширским холмам, — большего удовольствия, чем эти поездки, для него не было. Он тихо сидел и смотрел на места, пробуждавшие столько счастливых воспоминаний, и, несмотря на прогрессирующую болезнь, всегда хотя бы на пару минут выходил из машины, чтобы полюбоваться дикой красотой холмов и напиться их свежим, чистым воздухом.
В тот день прогулка была короткой. Рак уже железной хваткой вцепился в тело отца, и он передвигался с большим трудом. Внезапно он остановился и приложил палец к губам.
— Джим, я хочу задать тебе вопрос, — сказал отец, глядя на долину реки Суэйл далеко внизу. Я молча ждал продолжения.
Он заговорил, не глядя мне в глаза.
— Скажи… ты когда-нибудь чувствовал, что я больше думаю о Рози, чем о тебе?
Я помедлил, так как вопрос застал меня врасплох. Воцарилось молчание, и в тишине раздавался лишь шум ветра, носившегося в зарослях вереска. Я смотрел прямо на отца, но он по-прежнему отводил взгляд и терпеливо ждал моего ответа.
— Эта мысль никогда не приходила мне в голову, папа, — ответил я.
Он кивнул, но не сказал ни слова. Больше мы к этому разговору не возвращались.
Когда мы сели в машину, я подумал: «Сколько же времени он мучился? Каких сил ему стоило задать этот вопрос?»
1994-й был тяжелым годом. Состояние отца ухудшалось, он непрерывно терял вес, и его вид в последний год жизни у многих вызывал шок.
С первого дня, когда ему поставили диагноз, он попросил, чтобы мы никому об этом не рассказывали, однако не нужно быть дипломированным врачом, чтобы понять причину потери веса в те последние несколько месяцев. Отец как будто опять пытался держать свои неприятности при себе, — но к тому времени все уже знали.
В июне 1994 года у отца возникло неприятное осложнение. В его сад забрела овца и, пытаясь убежать, сбила его с ног. Он сломал бедро и в очередной раз попал в больницу, где его прооперировали, скрепив кость штифтом. Отец снова страдал от мучительной боли, которой могло и не быть. Меня всегда восхищало, как стойко он сносил все невзгоды, свалившиеся на него в последние годы жизни. Помимо того, что рак причинял ему жестокую боль, ему еще приходилось терпеть невыносимые страдания после каждой операции. Столько лет отец держался в стороне от больниц, но в то время он, казалось, из них не вылезал.
