Ральф Ингерсолл - Совершенно секретно
Даже мыслящие американцы пошли на войну с полученным из вторых рук или же вовсе приблизительным представлением о философии фашизма. Кое-кто из журналистов, популярный президент, несколько профессоров да двое-трое политических деятелей — вот от кого они услышали о сущности фашизма, о том, куда может привести антисемитизм. Но мало кто из американцев действительно верил этим людям. Во всяком случае, рассказам о Германии, неузнаваемой после десяти лет фашизма, верили единицы. Единицы отдавали себе отчет в том, что немцы создали настоящее рабовладельческое государство и намеревались переделать весь остальной мир по этому подобию.
Вспоминаю один разговор в Бад-Вильдунгене, который находится в центре Южной Германии. Там стояла тогда 12-я армейская группа. Мы сидели за столом после обеда. Нас было человек десять из штаба генерала Брэдли — два кадровых полковника, остальные — адвокаты, инженеры, биржевые маклеры, все окончившие колледж, люди образованные, состоятельные. Это было в первый вечер после нашей поездки в концлагерь. Все мы жили в Германии больше месяца. Любопытный факт: половина беседующих все еще не верила в то, что концлагеря существуют на самом деле. Нас троих, только что вернувшихся из Ландсберга, призвали к ответу, закидали вопросами по поводу разных деталей: правда ли, что молодежь кастрировали? Как? Вы сами видели шрамы? Когда они, наконец, убедились в существовании концлагерей — заговорили о трудовых поселках и о толпах бездомных людей, которых мы ежедневно видели на дорогах. Все почти единодушно сошлись на том, что участь, уготованная этим людям нацистами, вполне заслужена ими. Их тупость бросалась в глаза. Накануне мы видели колонну французов в несколько тысяч человек. И все подтвердили, что эти люди не имели ничего общего с теми французами, которых каждый из нас видел в свое время во Франции.
И в первую минуту никому не пришло в голову, что немцы делали ставку на человеческое невежество и покорность, что нельзя судить, скажем, о русских, чехах и поляках, наблюдая за русскими, чехами и поляками, которых фашисты превращали в своих рабов. Потом кто-то вспомнил, насколько осмысленнее были лица у заключенных в концлагерях, несмотря на всю их изможденность и страдальческое выражение, насколько осмысленнее, чем у рабов в трудовых поселках. Однако сначала никто не догадался сопоставить эти факты.
Я пишу обо всем этом и снова испытываю то же угнетенное состояние духа, как в те дни. У меня нет уверенности, что мы действительно усвоили преподанный нам урок, за который было уплачено такой дорогой ценой. Но когда мы взломали двери Германии и прошли всю страну, ее общественно-политическая система, направленная на унижение человеческой личности, предстала перед нашими глазами в бесстыдно обнаженном виде. Разоблачения фашизма, не внушавшие доверия американцам (хотя бы в то время, когда фашизм душил Испанию), не только подтвердились, но были документированы с драматической убедительностью. Все увиденное нами говорило главным образом о том, что нет таких слов, которыми можно описать это. Физические проявления фашизма были налицо, а моральное вырождение приняло всеобъемлющие масштабы.
Любой солдат действующей армии волей-неволей опускается морально по мере того, как ему приходится испытывать и холод, и голод, и страх. Его жизненные стандарты меняются. Вчера он был добрый, а сегодня убьет врага, подчиняясь чувству страха; вчера мысль о еде занимала второстепенное значение в его жизни, сегодня он способен украсть ее. Пройдет еще немного времени, и солдат перестанет бояться, и походная кухня накормит его в положенный час, и все это минует, как дурной сон Но в Германии страх и голод были организованной, постоянной движущей силой, которой прислуживали алчность, злоба и гордыня.
Очень возможно, что рядовой солдат почерпнул больше из своего пребывания в Германии, чем мои знакомые офицеры. Впрочем, сомневаюсь. Моральное разложение — болезнь заразная, и если уж спорить об этом, так я готов держать пари, что солдаты оккупационной армии приобщились к немецким стандартам в гораздо большей степени, чем немцы к нашим. Но в данном смысле речь может идти о каких-нибудь нескольких тысячах. Подавляющее большинство американцев, которым пришлось побывать на европейском континенте во время второй мировой войны, чувствовали себя настолько выбитыми из колеи, так тосковали по дому и испытывали такие неудобства, что на них ничто не производило впечатления. Они просто-напросто невзлюбили иностранцев англичан, французов, немцев. Они возненавидели иностранцев так, как, вероятно, ненавидят их все оторванные от родины люди, — возненавидели иностранцев и все иностранное.
Как жаль, что зрелище освобожденной Европы больше ничему не научило их. Жаль хотя бы потому, что из-за своей неспособности осмыслить происходящее они лишились законного чувства удовлетворения. А какое это удовлетворение — сознавать себя частью армии, которая сломила чудовищное фашистское государство, сознавать себя частью армии, которая сделала свое дело мужественно и блистательно, хотя в начале борьбы преимущества были не на ее стороне. Наряду с разговорами о "проигранном мире" не мешало бы сказать нашим солдатам, что они выиграли в этой войне. А выиграли они немало.
Кто-нибудь должен также сказать им, что им было ради чего ехать во Францию, было за что умирать. Перед ними была цель — борьба с идеей фашизма, идеей, которая чуть не восторжествовала над всем миром, и восторжествовала бы, если бы не наши солдаты. Фашизм достиг своей высшей точки развития в Центральной Европе, и я уверен, что то же самое можно сказать и про Японию. Если б фашистские государства взяли над нами верх, а этому помешали только вооруженные силы Америки, ибо без нашей помощи китайцы, англичане и русские не одолели бы их, — если бы фашисты победили нас, их тлетворные идеи неизбежно распространились бы на весь мир.
Люди, ошеломленные наступлением атомной эры, часто спрашивают меня: можно ли считать, что мы действительно выиграли войну? Мой ответ таков: "Выиграли, и еще как выиграли!" Мы сокрушили могучую злую силу оружием праведным, несмотря на то, что не многие из нас отдавали себе в этом отчет, несмотря на то, что цель этой борьбы — свободу — часто заслонял дух соперничества ради соперничества. Американская армия вместе с ее союзниками, свободолюбивыми народами всего мира, сделала великое и славное дело, сокрушив гитлеровскую армию, которая стояла на страже трудовых поселков и концлагерей, на страже той системы, плотью и кровью которой были эти поселки и лагери. Кроме того, Америке преподан хороший наглядный урок. Пусть она поразмыслит над ним, и ей станет ясно, какая судьба ждет народ, если он откажется от борьбы за достоинство и независимость всех людей и пожертвует интересами широких масс ради интересов ничтожного меньшинства.
