Анна Масс - Писательские дачи. Рисунки по памяти
Виктор и Алла Драгунские
Он был не то, чтобы толстый, скорее — широкий, большой, с шапкой черных седеющих волос, праздничный, притягательно радушный, с улыбкой, открывавшей крупные, редкие, какие-то неорганизованные зубы, которые не только его не портили, а наоборот, придавали его лицу веселое своеобразие. Казалось, ему хочется всех обнять, такая волна доброжелательности от него шла. В эту волну так и хотелось окунуться. Когда-то он работал клоуном, и мне было легко представить его на цирковой арене с этой широкой, располагающе доброй улыбкой во все лицо.
В своей жизни он перепробовал много профессий — в юности работал слесарем на заводе, был актером театра Сатиры. Когда началась война, ушел в ополчение (в армию его не взяли из-за астмы). Был контужен. Вернувшись в Москву, писал для цирка, для эстрады, сочинял вместе с Людмилой Давидович тексты песенок, некоторые из которых стали очень популярными, например «Три вальса» на музыку Цфасмана в исполнении Клавдии Шульженко. В конце сороковых создал маленький театр литературных и театральных пародий — «Синяя птичка». Сам был его режиссером и автором репертуара. Но театрик запретили на пике популярности — время было суровое, не склонное к шуткам.
Разносторонне одаренный, компанейский, Виктор Драгунский был своим человеком в кругу московской интеллигенции. Но настоящая известность пришла к нему довольно поздно, когда ему было далеко за сорок. Он нашел себя в детской литературе. К тому времени как он с семьей стали нашими соседями по дачному поселку — это было году в шестидесятом, — его рассказы про Дениску уже пользовались огромной любовью у детей и взрослых.
Сначала у Драгунских не было своей дачи, и они снимали комнату у писателя Волкова, а когда Волков продал дачу Генриху Боровику, переселились на дачу своего приятеля, сатирика Мориса Слободского. Когда же и Слободской после смерти своего соавтора Владимира Дыховичного продал дачу Юрию Трифонову, Драгунским, наконец, повезло — им сдал домик-времянку литературовед Владимир Жданов, и они прожили там несколько счастливых лет. Домик они утеплили, пристроили летнюю комнатку-кабинет. Получилось скромное, очень уютное, а главное — отдельное жилье с частью такой же обособленной территории: времянка стояла в дальнем углу участка, в окружении кустарника и деревьев, съемщики и хозяева не мешали друг другу, наоборот, были в приятельских отношениях. Иногда вместе чаевничали в саду. Хозяин дачи, Владимир Викторович Жданов, был атлетически сложен, спортивен, в свои пятьдесят семь лет крутил «солнце» на турнике.
— Виктор! — укорял он Драгунского. — Как вы можете так наплевательски относиться к своему здоровью! Вы носите на себе не меньше двадцати лишних килограммов и при этом на моих глазах съели чуть ли не всю коробку шоколадных конфет! Я старше вас на четыре года, а пощупайте мой брюшной пресс!
Виктор Юзефович соглашался, что носить на себе столько лишних килограммов — форменное безобразие, и приканчивал конфеты.
Грустно распорядилась судьба: здоровяк, не знавший, что такое простуда, Владимир Викторович Жданов умер от, казалось бы, пустякового кожного заболевания. При операции (которую, как многие говорили, нельзя было делать) были задеты лимфатические узлы, разбужен рак, и сильный, красивый, заряженный на многие годы творческой и жизненной энергией человек за год сгорел.
Это была на редкость счастливая, дружная, любящая семья — сам Виктор Юзефович Драгунский в позднем расцвете своей известности, его жена Алла Васильевна, или, как называли ее в поселке, Аллочка, и их умный кудрявый сын-подросток Денис. Алла была на одиннадцать лет моложе мужа. Она закончила ВГИК, но актерская карьера не сложилась, о чем она, кажется, не особенно жалела. Несколько лет подряд ездила с ансамблем «Березка» по всему миру — в качестве ведущей. Она была настоящая русская красавица — статная, высокая, гладкие на прямой пробор пшеничные волосы, высокая грудь, тонкая талия, круглолицая, голубоглазая, очень женственная — ну просто Василиса Прекрасная. Наверно, когда она выходила на сцену и объявляла на языке любой страны очередной номер, — это производило впечатление. Про свои гастроли она смешно и артистично рассказывала — она вообще была чудесной рассказчицей, живой и остроумной, умела «вкусно» посплетничать с подругами, создать в доме уют, принять гостей. Всегда просто, но с большим изяществом одевалась. Уже будучи женой Виктора, она окончила вечернее отделение инъяза, хорошо владела английским.
Он ее обожал.
Пили как-то чай за нашим столом, Виктор Юзефович рассказывал о чем-то, все хохотали. Алла на минуту вышла из комнаты. Он замолчал, проводил ее взглядом и произнес с детским наивным восхищением:
— Правда, Аллочка прелесть?
И все искренне согласились: правда, прелесть.
Алла рассказывала (а потом написала в своей маленькой книжке воспоминаний): познакомил их незадолго до конца войны Александр Галич, в то время еще мало кому известный Саша Гинзбург. Алла училась во ВГИКе вместе с его младшим братом, Валерой Гинзбургом, будущим кинооператором. У них была дружная студенческая компания. Собирались обычно у Валеры — у него была отдельная квартира. И как-то вечером Саша Гинзбург позвонил Вите Драгунскому (они дружили еще с довоенных времен, оба начинали как артисты) и сказал:
— Витька, давай к нам. Тут у Валерки потрясающие девушки!
Он пришел. И с того вечера они не расставались. Им повезло — у них на первое время оказалось отдельное пристанище — комната его родственника, который еще не вернулся с фронта. Но через какое-то время родственник вернулся, и начались мытарства с жильем. Года два молодая семья с уже родившимся Денисом как-то устраивалась, кочуя по комнатам уехавших знакомых, но потом все-таки пришлось поселиться с ребенком у Витиной мамы, по месту Витиной прописки, на Покровке, в небольшой комнате огромной коммунальной квартиры. Комнату перегородили шкафом. Ничего особенного, тогда многие так жили.
Витина мама была машинисткой. Для подработки печатала дома, по ночам.
Все равно было весело, интересно, шумно, Алла помогала мужу в работе, он ее познакомил со своими друзьями — артистами эстрады, писателями, циркачами, художниками. Они и оставались всю жизнь их друзьями.
И всё бы хорошо, но кто-то из жильцов «стукнул» в милицию, что Виктор в течение двух лет не проживал в квартире и по закону подлежит выписке. И его выписали! А без прописки нельзя было жить в Москве. Все попытки снова прописаться в комнате, где он жил с раннего детства, наталкивались на грубый, издевательский отказ:
