Александр Соскин - Лев Яшин. Легендарный вратарь
Впрочем, почему я вроде как извиняюсь за такое отступление? Какое же это отступление, если свой человеческий капитал, помимо других источников (родной семьи и предводимого Н.П.Старостиным «Спартака»), Коршунов начал извлекать в футбольной жизни как раз под благотворным воздействием и прямым влиянием Льва Ивановича Яшина, когда состоял в «Динамо». Жаль, что не всем даже из самого ближнего яшинского круга оказались впрок и успешно примерены на себе его деликатность и любезность, поэтому особенно греет, что рядом с вратарями, заслужившими похвалу «сыграл по-яшински», на виду люди, поступающие по-яшински. Так что это как раз в тему!
Любой, кому посчастливилось общаться с Яшиным, может удостоверить, насколько он был внимателен, предупредителен, готов идти навстречу. Наше время стремительного расчеловечивания людей не располагает к сантиментам, но для меня, когда пишу эти строки, перевешивает, что к ним располагает Яшин. В этом же мне признавался давным-давно Лев Иванович Филатов, по-видимому, первый из малочисленных тогда спортивных журналистов, кто увидел в игроке не функцию, не деталь командного или тактического механизма, а живого человека.
Многие из нас, если и касались в своих опусах человеческой природы футболиста, то лишь через игру, – славили мужество, решительность, куда реже замечали трусость, подлость. Филатов глубже забрался в душу игрока, старался соотносить ее тонкие движения с чисто футбольными привычками того или иного мастера. Наряду с неотъемлемым писательским талантом этому способствовала близость к лучшим советским футболистам, установленная в совместных поездках и дополненная его способностью к доверительным отношениям.
Футбольным читателям, повезло, что именно Филатов был чуть ли не единственным из журналистов, замордованных строгой советской системой, кому на протяжении многих лет милостиво разрешалось путешествовать вместе со сборной СССР не только на турнирные, но и на товарищеские матчи. Поэтому он лучше кого бы то ни было знал и чувствовал людей, о которых писал, хорошо изучил и Яшина. Так что я неслучайно прибегаю к неординарным суждениям Филатова для воспроизведения на этих страницах чаще, чем к каким-либо иным.
Это не значит обязательно соглашаться с любым его высказыванием. Лев Иванович писал, например, о другом Льве Ивановиче, что, трогая своей человечностью, даже уязвимостью, тот никогда не выглядел «железным», «невозмутимым», «не ведающим страха и сомнений». Однако при всей своей трогательности Яшин именно так большей частью и воспринимался с трибуны стадиона – его уязвимость, ранимость, замеченную вне арены, Филатов, по-моему, напрасно в полном объеме перенес на поле футбольной брани. Там Яшин, поглощенный борьбой, преображался, во всяком случае его хладнокровие, стойкость щедро открывались болельщикам. И, слава богу, не им одним. Если бы Яшин не умел трансформировать свои предматчевые волнения в полную мобилизационную готовность, он так успешно не вселял бы уверенность в партнеров – впрочем, об этом вы уже знаете.
А вот в чем Филатов прав не на сто – на двести процентов, это в своем блистательном экспромте: «Такт жил в нем как реакция на мяч». В этой метафорической параллели столь лаконично, сколь и выразительно (краткость – сестра таланта) схвачен если не весь Яшин, то важнейшие, может быть, определяющие свойства его индивидуальности.
Чуткость Яшина была предназначена, однако, не для публичной демонстрации на людях, она проявлялась им совершенно органично в закрытом для посторонних глаз каждодневном общении на тренировочных базах, стадионах, в клубных офисах – где угодно. Даже малышня отдавала должное дяде Леве Яшину. Нам с известинцем Борисом Федосовым за час до начала какого-то матча, кажется, в конце 60-х, довелось под Западной трибуной Лужников, где находились служебные помещения, стать очевидцами такого эпизода. Мы случайно оказались рядом с мальчиками, подающими мячи. Они бросали между собой жребий. И что разыгрывали? Оказалось, места за воротами Яшина. Борис спросил: почему? Один из ребят сказал: «Он никогда не кричит на нас, всегда говорит спасибо».
В 1962 году, когда сборная страны часть подготовки к чемпионату мира проводила на базе тбилисского «Динамо» в Дигоми, за ограду пробрались двое местных студентов – рьяных болельщиков. Только что закончилась тренировка, и непрошеные гости обнаружили Яшина присевшим покурить. Они были шокированы и решились спросить, как это так: футболист, да еще сам Яшин, курит? Один из этих случайных свидетелей грехопадения (которое для футбольного окружения секрета не представляло), ныне маститый обозреватель газеты «Спорт-экспресс» Аксель Вартанян до сего дня не может удержаться от восхищения, как такой знаменитый человек мало того что не послал подальше наглецов, вторгшихся на закрытую территорию, даже не смерил презрительным взглядом, как позволяли себе многие звезды, а был чрезвычайно обходителен, с какой-то милой застенчивостью извинялся за свою непростительную слабость, при этом даже чуть зарделся то ли от волнения, то ли от стыда.
В общении Яшин импонировал тем, что не позволял себе перебить собеседника, ворчать, а тем более срываться на крик или брань. Собратьев своих, футболистов, старался публично не осуждать, не критиковать. Оскорбительных, уничижительных слов о партнерах или соперниках не слышали от Льва Ивановича ни журналисты, ни тесные компании, ни большие аудитории. А вратарей привык даже выгораживать. Знал, почем фунт лиха, потому-то скорее жалел, сочувствовал, защищал («удар был сильный», «я бы взять не смог» и т. п.).
Заслоненные широкой спиной Яшина, вечно находившиеся в его тени вратари в большинстве своем не испытывали никакого дискомфорта или уязвленности рядом с ним, наоборот, находили в этом соседстве пользу и удовлетворение. Скорее всего сам Яшин подсознательно ощущал какую-то неловкость от того, что многие годы загораживал им, так сказать, вход в ворота. Переживал, что позволял себе уговаривать своего сменщика, тоже, увы, ныне покойного Владимира Беляева не уходить из «Динамо»: «Я же не вечен». Но оказался более «долгоиграющим», чем его подстраховщик. Поэтому чувствовал и свою вину за не очень складную и скоро закатившуюся карьеру способного человека.
Между Яшиным и окружавшими его вратарями не возникало и намека на ссору, на распри типа недавнего конфликта между конкурировавшими вратарями сборной Германии Оливером Каном и Йенсом Леманном (между прочим, напоминающим Яшина необычайной активностью вдали от ворот). За многие годы в «Динамо» и сборной вместе с Львом Ивановичем тренировалось более 20 вратарей. И несмотря на то, что шанс подменить его открывался лишь в случае недомогания или физического отсутствия в команде, со всеми складывались нормальные, добрые отношения. Даже с теми жалкими единицами, кто впоследствии начал изображать себя конкурентноспособным и равным Яшину. Все остальные, однако, и тогда сознавали, что не дотягивали до него, кто талантами и навыками, кто – упорством и характером. Хватило (Кавазашвили) или не хватило (Беляеву) терпения «пересидеть» на лавке, чтобы прочно влиться в основной состав, Яшин не встал им костью в горле просто потому, что чувство справедливости у нормальных людей сильнее своего «эго». Анзор Кавазашвили говорил, что целых семь лет боролся с Яшиным за место в «основе» сборной, но между ними никогда не возникало антагонизма. Отношения питались уважением и пониманием.
