Владимир Лесин - Атаман Платов
«Так как у нас не было пехоты, то пришлось вызвать добровольцев, которые должны были взять фабрику приступом, — вспоминал командовавший штурмом И. Р. Дрейлинг. — Вызвалось довольно значительное количество; около 100 казаков тоже спешились…
Каждый этаж, каждую комнату пришлось брать с бою. Чудные залы и лестницы были покрыты трупами и залиты кровью, от роскошной мебели остались одни обломки».
В этот день отличились князь Н. Д. Кудашев, который во время командования авангардом находился с казачьими полками «впереди и распоряжался ими как искусный генерал», начальствовавший атаманцами Т. Д. Греков, командир 1-й роты донской конной артиллерии П. Ф. Тацин, «с отличною храбростью поражавший неприятеля картечными выстрелами». О действиях остальных героев М. И. Платов обещал донести М. Б. Барклаю де Толли «особенно».
Дивизионный генерал Лефевр-Денует отступил к Вейсенфельсу, потеряв 3 знамени, 5 пушек и 1435 человек пленными, в том числе 55 офицеров. У союзников, «слава Богу, урон был не так велик… всего до двухсот убитых и раненых чиновников и казаков, а также венгерских и прусских гусар».
Атаман, присоединив к своему корпусу два казачьих полка и четыре эскадрона австрийской кавалерии под командованием полковника Эмануэля Менсдорфа-Пуилли из отрада Иоганна Тильмана, двинулся к Фробургу, а самого генерал-лейтенанта с остальными его войсками оставил в Альтенбурге.
Утром 19 сентября Платов и Менсдорф заняли позицию у селения Лом, между Пенигом и Альтенбургом, выслав по разным направлениям партии казаков для сбора сведений о противнике, который силами 20-тысячного корпуса князя Понятовского обеспечивал безопасность главной коммуникации Наполеона: Лейпциг — Дрезден.
Платов и Менсдорф располагали слишком малыми силами — до 3 тысяч человек, — чтобы рассчитывать на успех в бою с огромным корпусом Понятовского. Поэтому атаман решил действовать, «соображаясь с обстоятельствами и числом войск неприятельских», атакуя лишь «отделяющиеся части оного».
Получив сообщение, что неприятель с большими силами пехоты и кавалерии приближается к Хемницу, атаман пустился туда, атаковал его правый фланг с тыла и опрокинул. Французы, отступив, закрепились на высотах за городом. Завязался упорный бой.
Началась артиллерийская дуэль. Донские канониры действовали успешнее, они заставили замолчать французские пушки. В атаку пошел авангард князя Николая Даниловича Кудашева. Справа ударила казачья бригада Григория Андреевича Костина, усиленная атаманцами Тимофея Дмитриевича Грекова, которая привела неприятеля в совершенное расстройство. Но на левом фланге положение стало угрожающим. Противник «в немалом числе кавалерии, шедший по Рохлицкой дороге», сбил заставу русских и готов был наброситься на корпус Матвея Ивановича Платова, вступившего в неравную схватку с французами до подхода отряда Эмануэля Менсдорфа.
Дважды Матвей Иванович посылал своего дежурного офицера к австрийскому генералу Иоганну Фридриху Мору, незадолго до того вытесненному французами из Хемница, с просьбой поддержать казаков, но тот не спешил оказать помощь союзникам. Между тем со стороны Пенига подошел полковник Менсдорф с отрядом из двух казачьих полков под начальством знаменитого партизана Давыдова и четырех эскадронов регулярной кавалерии и сразу обрушился на неприятеля, «опрокинул его и гнал с жестоким поражением» несколько верст, не позволив ему напасть на левый фланг донского корпуса…
А. И. Сапожников с некоторой иронией писал: «Д. В. Давыдов стал распространять версию, что он спас M. И. Платова в сражении под Альтенбургом». Но сомневаться не приходится: действительно спас, пусть и вместе с австрийскими эскадронами графа Менсдорфа. Во всяком случае, «много способствовал удержанию победы» казаками над сильным противником, как простодушно признавался далеко не простодушный Платов в рапорте на имя Барклая де Толли.
Давыдов очень тепло отзывался об австрийском полковнике, вместе с которым 22 сентября прикрыл корпус Платова от угрозы опасного удара слева:
«Самая огромная команда (два полка донских казаков) препоручена мне была осенью, после перемирия, но… не отдельно, а под начальством австрийской службы полковника графа Менсдорфа, с коим я приобрел многое: уважение его ко мне и неограниченную преданность к нему восторженного моего сердца благородным обхождением, его образованностью, геройским духом, военными дарованиями и высокою нравственностью».
Впрочем, и Матвей Иванович отмечал «мужественную храбрость» Менсдорфа, с «каковою действовал он против неприятеля» на левом фланге его корпуса.
Войска генералов Жана Пьера Ожеро и Антуана Бодуена Ван Дедема были выбиты с позиции на высотах у Хемница. Казаки пустились в погоню. «Тогда обратился и генерал-лейтенант Мор к преследованию».
Преследование продолжалось до Франкенберга, где отступающие соединились со своими войсками, стоявшими лагерем у самого города. Оставив перед Франкенбергом австрийские войска генерала Мора, атаман вернулся на ночлег в Хемниц. Подводя итоги этого дня, он написал Барклаю де Толли:
«В плен взято не более двадцати человек, ибо разъяренные упорством неприятеля российские и австрийские войска кололи и рубили кавалерию без всякой пощады.
С нашей стороны, благодаря Богу, урон убитыми и ранеными не так велик…»
Спустя год русский офицер Федор Николаевич Глинка, проезжая по этим местам, вспоминал:
«…Граф Платов и генерал Тильман жестоко нападали на сообщения неприятеля, хватая людей, обозы и пушки. Города Вейсенфельс, Наумбург и Альтенбург заняты были легкими войсками. Французы скрывали стыд и поражение свое в глубокой тайне, но Эльба, неся беспрестанно по волнам своим множество трупов и разных воинских снарядов, открывала отдаленным краям германским истинное положение их врагов. Наполеон бросался из угла в угол. Перехваченные письма того времени содержали в себе горькие жалобы на сие беспрестанное взад и вперед хождение, изнуряющее войска более всякой войны…»
За успехи в боях под Альтенбургом австрийский император Франц II пожаловал Платова орденом Марии Терезии 3-й степени. Самолюбие генерала от кавалерии было уязвлено. Один из мемуаристов писал, что атаман хотел отправить орден обратно, но не сделал этого, «чтобы не нарушать согласия, существовавшего между их кабинетом и нашим».
Для ношения иностранного ордена требовалось разрешение императора. Матвей Иванович обратился с просьбой по команде. Рапорт дошел до Барклая де Толли, и Михаил Богданович сделал на нем приписку: «В деле по болезни вовсе не находился».
