Олег Калугин - Прощай, Лубянка!
По случаю ноябрьских праздников я впервые получил от Президента приглашение на прием в Кремлевском Дворце съездов. Вместе с министром иностранных дел Борисом Панкиным мы подошли к Горбачеву. Он приветствовал меня как давнего знакомого, говорил о том, как тяжело пережила Раиса Максимовна испытание в Форосе. Внешне оживленный, он едва мог скрыть грусть и глубоко затаенную озабоченность. Думаю, что не только семейные проблемы терзали его сердце. На глазах у всех ускоренным темпом шел распад Советского Союза, центробежные силы размывали фундамент власти — она ускользала из-под ног Горбачева. Мог ли он предположить тогда, мог ли кто-либо из нас представить тогда, что всего лишь через полтора месяца «великий, могучий Советский Союз» рухнет, как колосс на глиняных ногах, и что еще через полтора года — Россия, как в марте семнадцатого, вновь окажется перед выбором: демократия или деспотия? Либерализм и шатания революционного правительства вкупе с порожденными войной экономическими тяготами, открыли тогда дорогу для захвата власти экстремистам. На семьдесят с лишним лет страна наша оказалась погруженной во мглу, под покровом которой творились чудовищные преступления. Неужели мы снова будем ввергнуты в бездну беспросветной тьмы, лжи и страданий? Quo vadis, Россия?
Эти тревожные мысли не покидают меня и по сей день. Казалось бы, нас отделяет от августа 1991-го целая историческая эпоха — качественно новое состояние общества, познавшего теперь уже не только бремя нищеты и произвола, но и сладостный вкус свободы и горечь правды, зримые соблазны материального благополучия и порочность необузданных рыночных страстей. Но как страшна оказалась логика привычных представлений о мире, о жизни, о месте в ней каждого из нас, как болезнен развал гигантского общежития, где под присмотром и по расписанному партийным комендантом календарю худо-бедно жили три четверти века не просто люди, но целые народы!
Я, как, наверное, все соотечественники, тяжело пережил распад СССР, умом понимая его историческую обреченность, но полагал, что, будь Горбачев более гибок, более уступчив в отношении законных претензий республик, Союз в иной, принципиально новой форме можно было бы сохранить.
Я с надеждой воспринял гайдаровские реформы, но обвальный характер ценообразования в условиях отсутствия конкурентной среды вызвал недоумение, а затем и неприятие, когда стало ясно, что социальный аспект реформ фактически проигнорирован.
Я приветствовал приватизацию как неотъемлемый компонент радикального изменения форм собственности, но реальные шаги в этом непростом деле, развязавшие руки «теневым» структурам и коррумпированным чиновникам, повергли меня в смятение.
Я по-прежнему поддерживал Ельцина, но у меня вызывали тревогу его нерешительность и запаздывание с принятием жизненно важных для страны решений. Беспокоил и его постепенный отход от прежних лозунгов и обещаний, все большая дистанцированность от народа, чрезмерная бюрократизация госаппарата.
Я с интересом, но со стороны наблюдал за эволюцией органов безопасности и разведки и в конце концов пришел к выводу, что их реформирование закончилось с уходом Вадима Бакатина. Как мне сообщил один из советников Президента, в феврале 1992 года Ельцин затронул в беседе с ним вопрос о назначении нового директора Службы внешней разведки и при этом всплыла моя кандидатура. Ельцин был не против, не посчитал, что бывший коллектив ПГУ едва ли воспримет меня. Думаю, что Президент не ошибался. После неудавшегося путча, изгнания из ПГУ крючковского ставленника Шебаршина в разведке воцарилось уныние. Многие подали рапорты об увольнении, другие затаились. Мало кто из них поддерживал Ельцина и его реформаторский курс.
Несколько лучше обстояло дело во внутренних службах бывшего КГБ, но приход туда большой группы сотрудников МВД во главе с Виктором Баранниковым в конце концов тоже привел к деморализации значительной части оперсостава.
Сложив с себя после распада СССР функции народного депутата, я не оставил надежды на получение в будущем депутатского мандата в российском парламенте. В конце 92-го несколько предприятий в Краснодарском крае вновь выдвинули мою кандидатуру в парламент. Я дал согласие, хотя чувствовал, что время триумфального шествия по стране демократов ушло. Я не ошибся. Почти 70 % голосов избирателей, пришедших на выборы, были отданы представителю старой партийной гвардии Николаю Кондратенко.
Между тем на волне поставгустовских событий и ряда моих публичных выступлений ко мне поступало немало приглашений из-за границы принять участие в различных общественных и политических мероприятиях.
Я выступил на слушании в сенате США с показаниями об американских военнопленных, задержанных во Вьетнаме после окончания войны и допрошенных сотрудником КГБ О. Нечипоренко на предмет вербовки и последующего использования в интересах советской разведки. Сделал сообщение о ходе реформ в России на Всемирной экономической конференции в Давосе, принял участие в симпозиумах по вопросам терроризма в Берлине, Париже, Норфолке и Бостоне, был гостем японских парламентариев и датских журналистов, читал лекции в британской военной академии в Сандхзерсте, в Оксфордском и Эксетерском университетах в Англии, в Гуверовском институте и Ливерморской лаборатории в США. Везде принимали радушно и заинтересованно. Я представлял, хотя и неофициально, новую демократическую Россию, и это как бы отодвигало на задний план, делало несущественным все, что касалось моей прежней службы в КГБ СССР. Но прошлое напомнило о себе совершенно неожиданно, резко и уродливо…
В октябре 93-го мир в шоке наблюдал по телевидению расстрел российского парламента. Накануне событий у «Белого дома» в Доме журналиста по инициативе известного правозащитника Сергея Григорянца состоялась конференция на тему «КГБ — вчера, сегодня, завтра». Не лучшее время было выбрано для обсуждения деятельности российских спецслужб: страна находилась в преддверии очередного политического кризиса, Баранников полностью дискредитировал себя в глазах своих собственных сотрудников, не говоря уж о других законопослушных гражданах…
С того момента, как Ельцин объявил о прекращении работы Верховного Совета и съезда народных депутатов, обстановка в столице накалялась с каждым днем. Хотя в действиях Президента очевиден элемент беззакония, я находил ему оправдание: оппозиция, отбросив в сторону все приличия, открыто я нагло шла на конфронтацию с Ельциным, готовила почву для смещения главы государства, получившего на выборах и в ходе апрельского референдума поддержку большинства населения.
