Бенгт Янгфельдт - Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой
Свою работу Рауль исполнял до последнего. Даже когда Будапешт стал ареной военных действий и на улицах шли бои, он делал все, чтобы спасти людей, – сотрудникам он сказал, что не может оставить своих подзащитных.
Можно констатировать следующее:
1) посланник Даниэльсон получил секретную информацию о том, что гестапо и СС хотят положить конец деятельности Рауля и готовы на радикальные меры. Он сказал об этом Раулю, и было решено, что тот попытается перейти к русским с некоторыми своими сотрудниками;
2) первый секретарь миссии Пер Ангер в последний раз говорил с Раулем 10 января 1945 года;
3) согласно заявлениям двух достойных доверия лиц, они видели Рауля 17 января в сопровождении его водителя и двух русских офицеров;
4) МИДом была получена телеграмма с информацией о том, что, по сообщению наркомата иностранных дел, Рауль и его имущество находятся под русской охраной.
Из вышеприведенного можно заключить, что Рауль благополучно прибыл к русским, которые будут следить, чтобы с ним не случилось ничего дурного, потому что и лично он, и его миссия пользовались у них величайшей симпатией. Об этом я узнал в ноябре прошлого года от сотрудника русской торговой делегации.
Скорее всего, сведения Лауэра о последнем периоде жизни Рауля в Будапеште основывались главным образом на информации Ангера, с которым тот, вероятно, встретился в первый же день по прибытии в Стокгольм. Детали совпадают с написанным Ангером в тот же день письменным отчетом, возможно, предназначенным для Лауэра.
Получив от Лауэра информацию, Маркус Валленберг тут же написал Коллонтай письмо на французском языке “по строго конфиденциальному делу”. Речь идет, писал он, о Рауле Валленберге, его родственнике, который в Будапеште “с большой смелостью боролся за спасение евреев из рук гестапо и Скрещенных стрел”. Далее Валленберг подробно пересказывает ноту Деканозова от 16 января и продолжает: “Теперь, по прошествии трех месяцев, семейство Валленбергов и особенно близкие родственники г-на Валленберга, естественно, чрезвычайно обеспокоены и были бы в высшей степени признательны, если бы Вы во время пребывания в Москве использовали свое влияние для розысков по этому делу”. Письмо было отослано 21 апреля и пришло в Москву 27-го. На следующий день Стаффан Сёдерблум вручил его Коллонтай.
Отношение самого Сёдерблума к этому делу явствует из его разговора с заместителем министра иностранных дел Деканозовым, состоявшегося накануне визита к Коллонтай. Во время беседы посланник высказал предположение, что с Валленбергом могло случиться “какое-то несчастье”. Когда Деканозов попросил Сёдерблума уточнить, что он имеет в виду, тот сказал, что Валленберг, по сведениям, полученным от венгерских евреев, бежавших в Бухарест, “погиб в автокатастрофе”.
Разговор Сёдерблума с Деканозовым был результатом “решительного указания” МИДа “посетить Деканозова и… обязать соответствующие русские военные власти, под охраной которых оказался Валленберг, произвести тщательное расследование его судьбы”. Резкая формулировка принадлежала министру иностранных дел Гюнтеру и, судя по всему, была вызвана информацией, полученной от сотрудников будапештской миссии.
Предположение Сёдерблума о том, что Валленберга нет в живых, оказалось ошибочным, но в то время его разделяли многие. Арест дипломата был почти немыслимым нарушением международного права. Гипотеза, что Валленберг попал в автокатастрофу или был убит, представлялась поэтому вполне оправданной – особенно на фоне хаоса, царившего в Венгрии в январе – феврале 1945 года.
Ответа Александры Коллонтай на письмо Маркуса Валленберга так и не последовало – или же он не сохранился.
Посланник Даниэльсон и его проблемы с одеждой
Сведений от возвратившихся домой будапештских шведов ждал не только Коломан Лауэр. Естественно, этого в еще большей степени ждала и семья Рауля. Двадцать четвертого апреля его мать пригласила Даниэльсона домой для разговора. Однако он отклонил предложение, на том основании, что у него “нет подходящей одежды”.
Это странный аргумент. В результате всего пережитого одежда Даниэльсона действительно могла поизноситься, но ведь он мог бы обзавестись новой. И уж конечно, Май фон Дардель согласилась бы потерпеть “плохо одетого” Даниэльсона ради столь желанной для нее информации о сыне! Этого Даниэльсон не мог не понимать. Тем не менее он решил отказаться от визита. Почему?
Реакция Даниэльсона, конечно, не имела никакого отношения к одежде. Объяснение следует искать в другом.
Все члены будапештской миссии – Пер Ангер, Ларс Берг, Маргарета Бауэр и Денеш фон Мезеи – после возвращения в Швецию писали в МИД подробные отчеты о нападении Скрещенных стрел на миссию в сочельник и о разграблении советскими войсками в феврале. Все, кроме Даниэльсона. Единственные, кому он, судя по всему, послал отчет, – это американский посланник Хершель Джонсон и Айвер Олсен из Управления по делам военных беженцев. Тот факт, что МИД не потребовал от Даниэльсона письменного отчета и даже, по всей видимости, не заслушал его устно, поразителен.
Поведение Даниэльсона в отношении Май фон Дардель нужно рассматривать вкупе с его молчанием о времени, проведенном в Будапеште, – молчанием, которое, возможно, объясняется его взглядом на деятельность Валленберга. Миссия Рауля была санкционирована Стокгольмом, и Даниэльсон принял ее условия. Однако как дипломат старой школы он – впрочем, как и Берг и Ангер, – критически относился к свободному толкованию Валленбергом границ своего мандата. Судя по всему, противоречия между профессиональными дипломатами и Валленбергом были гораздо глубже, чем те позволяли себе признавать после исчезновения Рауля. В мемуарах это читается между строк, например, в следующей формулировке в письме Ларса Берга: “Все наши силы днем и ночью были сосредоточены на борьбе за дело Швеции и Рауля, хотя его дело шло скорее во вред шведским интересам, чем наоборот, из-за все более масштабного найма людей на работу и производства охранных документов вопреки распоряжениям Даниэльсона”.
Все же, вероятно, не эти критические взгляды на нетрадиционные методы дипломатии заставили Даниэльсона отклонить приглашение Май фон Дардель. Причина, скорее всего, была иной: он думал, что располагает информацией, которая, будь она правдой, сильно повредила бы репутации Валленберга. Дело в том, что у Даниэльсона сложилось представление, будто Рауль не собирался возвращать ценности, которые взял с собой, когда перешел к русским, а думал их присвоить. После падения Буды к Даниэльсону приходили люди, требовавшие свои депозиты, которые, по их утверждениям, они оставили на хранение Валленбергу. Об этом говорил Миклош Краус, видевшийся с Даниэльсоном после войны. При этом, по словам Крауса, посланник не питал никакой “злобы” против Валленберга. Он был “искренне опечален и разочарован ходом событий” и “почти плакал”, рассказывая об этом[92].
