Александр Боханов - Павел I
Ничего не известно о том, когда и кто именно вовлёк Талызина на путь противогосударственного заговора. Возможно, этим «искусителем» оказался Пален. Можно только констатировать, что в начале 1801 года Талызин — деятельный участник готовящегося злодеяния, и его особняк на Невском проспекте — не только один из центров сбора участников заговора, но и место вербовки новых членов. В своих воспоминаниях Н. А. Саблуков описывает, как он, оказавшись на вечере у Талызина, сразу же понял, что находится в центре конспиративной деятельности.
Талызин не имел расположения к салонной демагогии в стиле Панина; как рьяный службист и бравый офицер, он, склонный к «мистическим увлечениям», хотел живой, «освежавшей» душу и сердце деятельности. Неизвестно, получал ли Талызин субсидии, как точно неизвестно и то, принадлежал ли он к какому-нибудь масонскому кружку.
Зато известно хорошо другое: ровно через два месяца после Цареубийства, 11 мая 1801 года, пышущий здоровьем Талызин «скоропостижно умер». Утверждали, что он отравился. Сразу же возникли слухи о самоубийстве, которые совсем не кажутся безосновательными. Накануне смерти он составил подробное завещание, расписав своё имущество членам талызинского клана; собственной семьи у него не было. Если это действительно самоубийство, то можно говорить о том, что это — единственный случай, когда соучастник преступления, мучимый угрызениями совести, свёл счёты с жизнью. Если это так, то только его одного и можно причислить к «идеалистам».
К числу «идеалистов» уж никак нельзя отнести беспардонного Рнбаса, а уж тем более полностью циничного графа П. А Палена. Именно последний был «душой и мотором» всего заговора, а после изгнания из Петербурга в ноябре 1800 года графа H. Л. Панина и смерти в декабре того же года де Рибаса сделался главным кукловодом. Он был слишком умён, слишком расчётливо-хладнокровен, чтобы затеряться в толпе заговорщиков, занять место всего лишь одного из них. Он должен был стать лидером, и он им стал. Выразительную зарисовку мастерского поведения этого «чёрного гения» оставил в своих «Записках» барон КА. Гейкинг.
Пален «никогда прямо не говорил ничего злого о ком-либо, но и никогда не защищал оклеветанного честного человека, а хранил умное молчание или же бросал умное слово, которое только казалось забавным, а на деле было намного опаснее, так как при Дворе смехотворность и чудачество было менее извинительно, чем порок, окутанный в обольстительную видимость. Так он завоевал всех, становился очень популярным в придворной толпе, не казался опасным честным людям и незаметно прокладывал себе путь, который приводил его к тому, что его осыпали милостями и испытывали к нему безграничное доверие».
Барон знал о том не понаслышке. Принадлежа к «партии Императрицы», Гейкингу было известно, что среди тех, кто симпатизировал Палену, находился не один Император Павел, но и Императрица Мария Фёдоровна, и высоко им чтимая Е. И. Нелидова. И у той, и у другой все добрые чувства улетучились без следа только в марте 1801 года…
Пален, в отличие от своих подельников, не скрывал главную цель переворота: Императора Павла «должно было не быть». Ему претили все эти разговоры о «регентстве» и «добровольном отречении». Он знал твёрдо одно — Император должен быть убит. В беседе с генералом А. Ф. Ланжероном он высказался о том с солдатской прямотой.
«Я должен признаться, что Великий князь Александр не соглашался ни на что, пока я не предложил дать ему честное слово, что никто не посягнёт на жизнь его отца. Я дал ему это обещание. Я не был так безрассуден, чтобы ручаться за то, что было невозможно: но нужно было успокоить угрызения совести моего будущего Государя; я наружно соглашался с его намерениями, хотя был убеждён, что они невыполнимы. Я знал слишком хорошо, что революций или совсем не надо начинать, или надо доводить их до конца, и что если Павел останется в живых, то для Александра скоро откроются двери темницы…»
Пален выболтал то, что было на уме не только у него одного. Но, если такие люди, как Панин, прикрывали планы Цареубийства разглагольствованиями о «величии России» и об «оскорбленном достоинстве», то Пален рубил с плеча. Сам же он рук кровью пачкать не стал, перепоручив убийство братьям Зубовым и Беннигсену. Его главная задача в ночь Цареубийства сводилась к тому, чтобы «опекать» будущего Императора Александра и не позволить Императрице Марии Фёдоровне каким-то образом вмешаться в события.
Пален был мастером лицедейства высшего класса; он сумел обыграть такого впечатлительного и подозрительного человека, как Павел Петрович. Он втянул в сети свою жену графиню Юлию Ивановну, урождённую Шеппинкг (1753–1814), которая исполняла должность гофмейстерины при Великой княгине Елизавете Алексеевне, т. е. была как бы приставлена ко двору Цесаревича. Ничего не известно о том, были ли вовлечены в заговор его три сына — Павел (1775–1834), Пётр (1778–1864) и Фёдор (1780–1863) — офицеры гвардейских полков. Да в общем-то этого Палену и не требовалось. Негодяи отыскивались и среди прочих офицеров.
Вместе с тем один эпизод, случившийся с его сыном (каким — неизвестно), очень способствовал укреплению доверия Императора к главе заговора, хотя он особого расположения к Палену не имел, а последние дни явно был настроен вскорости сменить этого человека. Так вот, после одного из вахтпарадов Пален-младший за нарушение «фрунта» — не явился на развод — был посажен Императором на гауптвахту. Пришедший с докладом к Императору военный губернатор и шеф столичной полиции по этому поводу не проронил ни звука. Павел Петрович, ощущавший, очевидно, свою горячность, объяснил Палену происшедшее; «Я рассержен, что Ваш сын отсутствовал на параде». В отвёт услышал то, чего совсем не ожидал: «Ваше Величество, — бесстрастно изрёк Пален, — наказав его, Вы совершили акт справедливости, который научит молодого человека быть внимательнее». Подобная точка зрения была понятна и близка Павлу Петровичу, который до конца своих дней оставался «рыцарем справедливости»…
К числу «идеалистов» относят часто видного персонажа из чёрного списка заговорщиков: графа Н. П. Панина. Брикнер особенно возвеличивал его, второго после Палена главного инспиратора заговора, приписывая ему множество добродетелей, которыми тот никогда не обладал. Вся его жизнь — сплошная интрига и политическая махинация. В 1790 году Панин женился на Софье Владимировне, урождённой Орловой — дочери графа Владимира Орлова. Это сразу вознесло его в ближний круг Екатерины II, которая чтила всех Орловых. Несмотря на еще весьма молодой возраст, он сразу же вышел на линию противостояния двух дворов и пытался спровоцировать Павла Петровича на какие-то действия против матери. Тут его ожидало полное фиаско, но Панин не угомонился. Его излюбленным занятием в Петербурге было кочевать из гостиной в гостиную и распространять часто им самим же порождённые слухи и сплетни.
