Максим Чертанов - Эйнштейн
Для обхода ограничений на иммиграцию евреи создали подпольную организацию Моссад ле-Алия Бет: с 1938 по 1948 год она перевезла в Палестину 70 тысяч нелегальных иммигрантов. Британцы же пытались перехватывать корабли с иммигрантами и размещали их в лагерях на Маврикии и Кипре. Не менее жестоко вели себя другие государства. Давид Бен-Гурион сказал: «Мы будем сражаться с Гитлером, как будто нет Белой книги, и бороться против Белой книги, словно нет Гитлера». Одна из боевых групп евреев — «Лехи» (тогдашний ее лидер — Авраам Штерн) заявила, что англичане худшее зло, чем нацисты, потребовала провозглашения еврейского государства и предложила Гитлеру союз против Англии (тот, конечно, отказался). Все окончательно запуталось…
В Принстон приехал из Канады Инфельд: «…мы разговаривали о социальных проблемах, и Эйнштейн был настроен более пессимистически, чем когда-либо. Этот пессимизм повлиял на меня. Эйнштейн считал, что будущее Европы предрешено событиями в Мадриде и в Мюнхене, что рок надвигается. Никогда до тех пор он не считал политическое положение столь безнадежным и хаос столь близким». Американцы, однако, были уверены, что их проблемы Европы не коснутся, и спокойно развлекались: открыли 30 апреля Всемирную выставку в Нью-Йорке, Эйнштейн на нее тоже ходил, и там его сфотографировали с Марго и Стивеном Вайсом. Лето 1939 года вновь провел на мысе Нассау — вот тут уже очевидно начался роман с Конёнковой, так как Эйнштейн написал ее мужу, что она больна и ей для поправки надобно находиться в том же климате, в каком Эйнштейны проводили лето. (Муж не протестовал.)
Эйнштейн, несомненно, был влюблен; любила ли его Конёнкова, судить сложно, но, во всяком случае, окружила его заботой, как будет позднее ясно из его писем: мыла ему голову, расчесывала кудри, командовала, как одеваться, дарила недорогие, но милые подарки: плед, трубки, карандаши… Как и с Милевой и Эльзой, он искал прежде всего «материнской заботы» и нашел ее. Летняя жизнь, как обычно, была идиллической: завели собаку — эрдельтерьера, катались на лодке. «У нас тут 30 человек утверждали, что они спасли Эйнштейна, когда он перевернулся», — вспоминал Роберт Ротман, который был тогда ребенком; с его отцом Давидом Ротманом Эйнштейн сдружился. По рассказу Роберта, Эйнштейн пришел в магазин отца и «со своим тяжелым немецким акцентом спросил, продаются ли здесь солнечные часы. Мой отец развернул его назад и показал ему солнечные часы. Эйнштейн сказал: „Нет, нет. Солнечные часы“, — и показал на свои ноги. Он искал сандалии».
Единственной обувью в подобном роде оказались женские босоножки без каблуков, они Эйнштейна устроили, и он потом постоянно покупал такие. Ротман: «Я так и вижу, как он стоит здесь с растрепанными волосами. Прическа была очень необычной для мужчин того времени, а вместо ремня на нем была хлопковая веревка». Ротман-старший любил музыку, и они стали встречаться, чтобы сыграть скрипичный дуэт; десятки людей собирались у дома Ротмана послушать. Приехал доктор Баки, и они с Эйнштейном поспорили: может ли обычный человек, как Ротман, понять физику; по воспоминаниям Ротмана-старшего, он не понял ни единого слова, зато потом выгодно продал с аукциона бумажки, на которых Эйнштейн чертил свои объяснения. И Ротман же был свидетелем того, как 12 июля приехали «двое очень озабоченных мужчин»: то были Сцилард и Юджин Винер, профессор теоретической физики Принстонского университета.
Они беспокоились, что немцы сделают бомбу. Сцилард решил обратиться с помощью Эйнштейна к королеве Елизавете: Бельгия располагала запасами урана, и Сцилард надеялся помешать их использованию в Германии. Он также хотел через посредство Эйнштейна привлечь внимание правительства США. «Возможность цепной реакции в уране, — вспоминал Сцилард, — не приходила в голову Эйнштейну. Но почти сразу, как я начал рассказывать ему, он оценил возможные последствия и изъявил готовность помочь нам».
Сцилард посоветовался со знакомыми, в частности с Александром Саксом, другом и неофициальным советником Рузвельта: решили, что надо сперва писать президенту (от имени Эйнштейна), а бельгийская королева подождет. 2 августа Сцилард вновь приехал к Эйнштейну, на сей раз с физиком Эдвардом Теллером. Далее участники событий вспоминают их по-разному. Сцилард: «Насколько я помню, Эйнштейн диктовал письмо Теллеру по-немецки, а я использовал текст этого письма как основу еще для двух вариантов, одного краткого и другого длинного… Я предоставил Эйнштейну выбрать тот, который он предпочитал. Он выбрал длинный. Я подготовил также меморандум в качестве пояснения к письму Эйнштейна». Теллер же утверждал, что Эйнштейн только подписал готовое письмо. Антонина Валлентен рассказывала, что сам Эйнштейн сказал ей: «Мне принесли готовое письмо, и я должен был его подписать». Правды здесь уже не доищешься.
«Альберт Эйнштейн, Олд Гров-Роуд, Нассау-Пойнт-Пеконик, Лонг-Айленд,
2 августа 1939.
Ф. Д. Рузвельту, Президенту Соединенных Штатов, Белый дом. Вашингтон
Сэр!
Некоторые недавние работы Ферми и Сциларда, которые были сообщены мне в рукописи, заставляют меня ожидать, что элемент уран может быть в ближайшем будущем превращен в новый и важный источник энергии. Некоторые аспекты возникшей ситуации, по-видимому, требуют бдительности и в случае нужды быстрых действий со стороны правительства… Это новое явление способно привести также к созданию бомб, возможно, хотя и менее достоверно, исключительно мощных бомб нового типа. Одна бомба этого типа, доставленная на корабле и взорванная в порту, полностью разрушит весь порт с прилегающей территорией… Мне известно, что Германия в настоящее время прекратила продажу урана из захваченных чехословацких рудников. Такие шаги, быть может, станут понятными, если учесть, что сын заместителя германского министра иностранных дел фон Вайцзеккер прикомандирован к Институту кайзера Вильгельма в Берлине, где в настоящее время повторяются американские работы по урану».
Дальше в письме предлагалось, чтобы правительство содействовало ускорению экспериментальных работ. Бюрократическая машина слабо заворочалась. А Эйнштейн подписал и с плеч долой — продолжил сражаться с квантами. 18 сентября, Паулю Бонфилду: «Физики нашего времени считают, что нет возможности описать то, что происходит на самом деле в пространстве и времени. Они убеждены, что законы носят лишь вероятностный характер… Я, однако, уверен, что мы вернемся к тому, чтобы описывать реальность… Я не верю, что световые кванты реальны в том же непосредственном смысле, что и электроны. Аналогично я не верю, что частицы-волны реальны в том же смысле, что и частицы электричества. Волновой характер частиц и корпускулярный характер света следует понимать более косвенно, не как непосредственную физическую реальность…» А ведь он сам первый когда-то говорил, что свет — и частица и волна, и не «косвенно», а на самом деле… В письме Шрёдингеру от 9 августа он назвал Бора мистиком. Но Бор и остальные физики (исключая Шрёдингера) мистиком считали его.
