Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV
Ризничий Моисей Кавамура заболел плевритом и отправлен для лечения в городской госпиталь. По одной ене нужно будет платить за день, но для такого усердного и исправного ризничего не жаль. Вся плата 1 ена 20 сен за помещение среднего класса; но где же при маленьком жалованье и большом семействе ему все платить! Зарыдал он, когда сказал эту сумму; я предоставил ему платить 20 сен, а одну ену взял на себя. Дал бы Бог только, чтобы выздоровел.
Иван Акимович Сенума приходил просить о перемене школьного врача Оказаки на другого — ошибается–де часто и дорого берет за лекарства. Не отказывая ему, испытаем пока другого соседнего врача, которого рекомендуют, — учился–де в Германии, за лекарства берет вполовину меньше; увидим.
15/28 августа 1900. Вторник.
Праздник Успения.
Совсем мало было христиан в Церкви.
Начинают собираться в школы. В Женскую школу, между прочим, прибыли две новеньких из Сайдзё, на Сикоку, одна из коих — которой уже двадцать один год — невеста студента медицины, учащегося ныне в Германии, который оттуда писал отдать его нареченную именно в нашу школу. В Семинарию Павел Сайто, катихизатор в Бато, привез своего сына Савву, который совсем еще малыш, четырнадцати полных лет нет — не знаю, выдержит ли науку здесь; с тем и другого, которому шестнадцать лет, сына одного из прихожан. В Катихизаторскую школу явился Степан Ока, из Цуяма, никуда не годный балбес; дед — самодур — испортил малого; своевременно не пустил его сюда в Семинарию, несмотря на желание матери; терся он потом по разным школам, ища профессии угодной глупому деду; ныне вот сам дед отпустил его, как больше никуда не годного, в Катихизаторскую школу. — Господи, зришь ли Ты поношение мое? И когда же Ты дашь — из России и из Японии — людей достойных служения Твоей Церкви? — Впрочем, Господь ведает, что творит! Не нам вопрошать Его и унывать!
16/29 августа 1900. Среда.
В Семинарию уже набралось четырнадцать вновь поступающих, в Катихизаторскую школу — четыре.
Из Тоносава должны бы вернуться сегодня проводящие там каникулы семинаристы, но почему–то произошла задержка в выдаче им на почте денег, посланных пять дней тому назад на расплату за пищу и на дорогу; сегодняшние телеграфные расспросы, вероятно, исправят дело, и завтра они прибудут.
17/30 августа 1900. Четверг.
Написано в Россию, к о. Феодору Быстрову, чтобы выслали парчи на шесть священнических облачений и прочее. Будем с этой поры выписывать материалы для риз и сами здесь шить, ибо всегда перешивать приходится пришедшее оттуда, по росту здешних служащих.
О. Мии из Кёото пишет, что место, которое мы хотим купить в дополнение к нашему, никак не продается дешевле 37 ен за цубо, то есть нужно заплатить 6500 ен за 175 1/2 цубо. Ответил ему — купить; нечего делать! Слишком уж тесно наше нынешнее: между алтарем и домом священника всего три фута приходится по плану, начертанному архитектором, и который сегодня же получен в письме о. Семена. — В плане я сделал некоторые поправки в домах и отослал обратно.
Из Хакодате вернулись учительницы Текуса Сакай и Надежда Такахаси с кучей учениц. Из Тоносава в девять часов вечера вернулись ученики Семинарии, проводившие там каникулы.
18/31 августа 1900. Пятница.
Зашедши как–то в канцелярию, совершенно неожиданно увидел там оосакского священника о. Сергия Судзуки; позвал его в свою комнату для разговора без свидетелей, догадавшись, что у него случилось что–то неладное. Оказывается следующее:
— Что делать с катихизатором Ирино? Завел переписку с тринадцатилетней девочкой. Некоторые из церковных старшин это узнали и требуют удаления его из Оосака.
— Ирино самому всего двадцать три года; это самый младший из катихизаторов прошлогоднего выпуска; он тоже почти ребенок; ведь между ними не было ничего серьезного?
— Конечно, не было. Родители девочки были ласковы к Ирино; он у них иногда ночевал, и они имели неосторожность класть его спать в одной комнате с дочерью; отсюда и началась близость Ирино с девочкой, и они ныне пишут письма один к другому.
— Все это показывает, что Вы не умеете беречь поручаемых Вам молодых катихизаторов. У Ирино отличное помещение в церковном доме; зачем же Вы позволяете молодому человеку ночевать вне дома? Впрочем, теперь поправить оплошность нельзя. Пока не сочинено что- нибудь очень скандальное, удалите Ирино из Оосака и довольствуйтесь остающимся там одним катихизатором, Фомой Танака, который, впрочем, по опытности и деятельности стоит двоих. Ирино же поместите в Вакаяма, если Яков Адаци уйдет или будет удален со службы (смотря по его отношению к жене, ненавидящей службу своего мужа), или же пришлите сюда, в Токио.
— Еще дело: оосакские христиане просят Вас приехать туда для проповеди.
— Этого обещать не могу; у меня здесь слишком много дела. В будущие каникулы, пожалуй, это можно.
Отпустивши о. Сергия (который на мое замечание, что он мог бы написать мне все то, что говорил, ответил, что у него еще есть дело к брату, живущему в Токио, — для какого дела собственно он, должно быть, и приехал), я позвал другого гостя, которого встретил в канцелярии: катихизатора Павла Цуда — не как о. Сергий, предварительно испросившего разрешение на отлучку с места своей службы в Мисима. Это из наших катихизаторов самый старый (шестьдесят один год ему) и почтенный — тридцать лет служащий Церкви, в Хакодате в тюрьме сидевший за веру при начале нынешнего правления. Давно бы быть ему священником, если бы не был вдовец после двух жен, да еще, если б не имел пятна — возмущения против церковной власти в 1884 году вместе с о. Павлом Савабе и девятью другими катихизаторами. Бедный Павел Цуда вынес серьезную болезнь; сорок дней пролежал в постели, в Тоёхаси, — почему не мог ныне явиться на Собор; ныне поправился, но все еще слаб, а между тем в Мисима, в церковном доме, нет никого; сам он должен варить себе пищу, мыть свою одежду и прочее. Я сказал, чтобы непременно нашел он старика или старуху для должности «квайдомори»; обещал высылать по пять ен на содержание его. — Погостит Цуда здесь несколько дней, живя в одной из комнат второго этажа.
19 августа/1 сентября 1900. Суббота.
Возвращаясь из госпиталя от больного Моисея Кавамура, нашел у своей квартиры китайца, желающего видеть меня. Но подает карточку, на которой стоит «Ямагуци», и объясняет, что родом из Сага, на Киусиу.
— По платью, физиономии, приемам Вы китаец, по имени и родине — японец; кто же Вы на самом деле?
— Японец.
— Что же Вас заставило преобразиться так?
