Фёдор Головкин - Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания
Я Вас не прошу о каком-либо поручении для г-жи де Ф… так как с тех пор, как заключен мир, письма получаются исправно. Мы здесь удручены падением курса. Самые старые банкиры не видали ничего подобного. Когда я приехал, рубль равнялся 66 турским ливрам, а в момент, когда я Вам пишу, он равняется 45[369]. Вы можете себе представить, как приятно тем, у кого есть деньги для размена!
Ах, сколько хороших вещей я рассказал бы Вам, граф, если бы я имел сегодня удовольствие Вас видеть! Какая перемена! Какая неслыханная метаморфоза! Все, что было черно — теперь бело, а все что было бело — теперь черно. Легко утверждать, что все прекрасно. Но существует один ужасный пессимист, доказывающий противное, это — доктор «Курс». Мне кажется, что я слышу Мартена, противоречащего Панглоссу[370]. Будущность мне представляется как бездонный колодезь, в котором самый проницательный глаз не видит ни капли, — и если бы даже в нем можно было что-нибудь увидеть — мне, я думаю, не захотелось бы туда заглядывать. Наконец, дорогой граф, мысль моя достигла крайних пределов.
Если бы останавливались в Женеве, я надеюсь, что Вы в первом же письме сообщите мне кое-что о наших друзьях. Вы скажете мне еще несколько грустных слов о нашей бедной приятельнице и причините мне этим скорбную радость. Десять раз я хватался за перо, чтобы написать этому семейству, и десять раз бросал перо. Мое выжатое сердце не могло сказать того, что хотело. Видите ли Вы их? Пишете ли Вы им? Расскажите им об их истинном друге, который их не забывает, хотя он с 1798 г. для них умер. Если бы они меня когда-нибудь увидели, они могли бы поверить в привидения.
Здравствуйте и прощайте, дорогой граф, вот глупое письмо, но Вы меня извините, надеюсь, и вместо того, чтобы меня бранить, будете меня любить. Я на это рассчитываю.
III. Шевалье де-Буффлер[371]
25 октября, 1810 г.
Я надеялся в прошлый вторник быть у Вас в Монталлегре[372], чтобы поблагодарить Вас, Ваше Сиятельство, за те прекрасные советы, которые Вам внушил столь лестный для меня интерес; но мы узнали что Вас задержали, как и следовало ожидать, Ваши друзья, столь достойные Вашей любви и того счастья, которое Вы им доставляете.
Впрочем, я Вам благодарен не за Вашу похвалу, а за Вашу критику. Я нахожу в этом ту же разницу, как между вежливостью и дружбою, и считаю себя более способным отвечать Вам первою, чем второю.
Я с наслаждением воспользуюсь большею частью Ваших советов и собираюсь даже Вас обеспокоить на счет новых; я их буду ценить, как бриллианты, взятые из ларчика прелестной принцессы Амальфи[373], и если между ними оказались бы такие, которыми нельзя украсить ни ожерелья Ожива, ни шляпы Гулистана — я сделаю, как многие ювелиры, и оставлю их для себя. Нет надобности уверять Вас, граф, в тех чувствах, которые Вы внушаете создаваемым Вами же счастливцам. Для нас важнее уверить Вас в наших собственных чувствах и просить Вас дать нам почаще возможность поддерживать столь драгоценную для нас дружбу.
IV. Г-жа де Суза[374]
Я не могу удовольствоваться тем, что Вы мне написали такое любезное письмо которое я помещу в своем архиве, — я должна Вам еще выразить мою благодарность. Мне было очень лестно прочесть Ваши похвалы. Они не касаются того, что могло бы поразить других, и затрагивают то, чего Вы сами не знаете, а потому я перечитаю их, когда мне придется отвечать какому-нибудь критику. Я их прочту также моему сына, когда я, на старости лет, пожелаю придать себе в его глазах авторитет или значение. Вы знаете, что, когда речь заходит о материнской любви — я склонна бредить, и что Карл[375] всегда останется для меня «маленьким», даже когда он достигнет возраста, стоящего ближе к второму ребячеству, чем к первому.
V. Буаси д’Англо
Буживаль, 22-го июня 1813 г.
Я поздравляю Вас, граф, по поводу всех почестей, выпадающих на Вашу долю. Императрица Жозефина два дня тому назад приехала в сопровождении г-жи Линьере[376], чтобы полюбоваться Вашим прелестным домом, и говорят, что во всем парке Монталлегра нет угла, который не заслужил бы ее внимания и ее похвал. Если бы Вы меня предупредили о ее приезде, я стал бы во главе ее вассалов, чтобы поднести ей розы и куплеты; но все это случилось так неожиданно, что я узнал об этом событии лишь гораздо позднее. Вы знаете, что Ее Величество купила замок[377] у г-жи де Мэйн, но что она может его занять лишь по смерти последней. Тем временем она хочет увеличить свое владение по соседству, и я очень боюсь, как бы ей не удалось сделаться покровительницей нашего союза. У нее, по-видимому, есть связи в стороне, и в частности г-жа Линьер нам не очень-то предана. Я очень боюсь, как бы нас не попросили, как это сделали с Европой, подчиниться закону победителя.
В ожидании этой возможности, позвольте мне поговорить с Вами серьезно, но с полною откровенностью. Ходят слухи, что императрица хочет купить Ваш дом для себя или для кого-нибудь из ее Двора.
Если это Вас устраивает — я очень рад, но все же мне будет тяжело лишиться такого приятного соседства, как Ваше. Я надеюсь, что Вам известно все значение, которое я этому придаю. Я желал предоставить Вам все возможные средства, чтобы лучше использовать это, и был счастлив, когда встречал Вас на своих прогулках. То, что мне было очень приятно, когда это касалось Вас, может быть тягостным и неудобным по отношению к другим, и Вас могли бы заменить лица, которые будут считать себя в праве требовать от меня того, что мне было так приятно делать для Вас.
Вы, вероятно, уже предчувствуете, что речь идет о мостике, соединяющем Вашу дачу и мое владение. Конечно, я могу его снять, когда захочу, и Ваши преемники не могут предъявить на это права, но Вашими преемниками могут быть люди, перед которыми мое право покажется слишком слабым и которые почтут мои возражения за обиду. Герцог Бурбонский имел привычку охотиться в Эрменонвильском парке и в окрестных лесах; это не особенно нравилось г-ну Жирардену, который с горечью видел, как лошади и собаки герцога разрушали его прелестные лужайки и портили его рощи. Он придумал устроить землянку для угольщиков у ворот, через которые герцог обыкновенно проезжал, и сделал над ней большими буквами надпись: «Всякий угольщик должен быть господином в своей хате». Говорят, что герцог был немного обижен, но всё же запомнил эти слова и больше не возвращался. Я не хотел бы быть вынужденным к подобной же аллегории и поэтому прошу Вас, если бы Вы продали Ваш дом, при первых же предложениях и раньше чем подписать купчую, приказать Вашему садовнику упразднить этот мостик, дабы новый владелец уже не застал его в Монталлегре. Я рассчитываю на эту любезность с Вашей стороны, как я вообще привык встречать с Вашей стороны содействие во всем, что справедливо и законно.
