Борис Панкин - Пресловутая эпоха в лицах и масках, событиях и казусах
«А наш маленький дом, который зимой и летом обогревал случайно забредших в лес путников. Помнишь, Боря, как бабуля встречала их, кормила-поила чем могла.
Ну вот, дописалась до слез. Видно, всему виной старость».
…Следующее из сохранившихся писем. Разгар перестройки. Мы – по-прежнему в Стокгольме. С нами – дочь и внучка.
«Здравствуйте, дорогие наши Валя, Боря, Лена и маленькая Леночка. Пишу вам из Сердобска. Валя, всем сделали поминки, ходила с мамой Раей в церковь, заказали Елене Георгиевне (мать жены, недавно до того умершая) обедню. Просвирка у нас. Когда-нибудь передам. Сегодня ходила, красила ограду на могиле бабульки. Смотрит с портрета лучистыми добрыми своими глазами, только ничего мне не сказала.
Обошли всех – и Нюру с Иван Ивановичем, и дедоньку с дядей Володей…
Сердобск понемногу меняет свой облик. Немного грустно от этого. Как выходишь из мамы-Раиного переулка на ул. Ленина, по одной стороне уже снесли все старые частные дома. Ставят безликие пятиэтажки. Боря, ты, наверное, помнишь, на этой стороне стоял красивый резной домик-теремок, теперь его нет.
В отношении речки ситуация непонятная… Я тут же послала Алексею телефон и адрес Инны Павловны Руденко (спецкор «Комсомольской правды»), но он письмо не написал, объясняет тем, что когда-то он писал три письма, но они до вас, до «Комсомолки», не дошли, пока сам тебе не привез.
Я говорила кое с кем, хотела собрать подписи, но вчера ходила на речку, вода стала прибывать… Да, еще были события у нас. Решили крестить Машеньку, внучку Нины. Крестным захотел стать Ромка (через несколько лет умрет от наркотиков), Вовкин сын. А Ромка сам некрещеный. Пришлось ехать крестить Ромку, а он уже кончил восемь классов. Батюшка велел на следующий день прийти на исповедь и к причастию. Я маму привела в церковь, она исповедовалась, а Ромки все нет, и вдруг является в 11 часов. Батюшка его отругал, но все же весь ритуал с ним совершил. Ромка такой оболтус, но я не устаю удивляться, как это он решился креститься и исповедоваться…
Ну, дело сделано, и все получили какое-то благостное удовлетворение.
В лесу все меняется. Ты помнишь, как мы боялись лесника? Как бабушка ублажала его, старалась все достать «с погребицы» и угостить, и все за лишнюю палку дров и за вязанку травы, чтобы зимой было что дать нашим козам.
Сейчас многие места просто не узнаю. Пилят подряд крупный лес, сучки не убирают, лес захламлен. Я решила беседу с рабочими провести, мне ответили: «Вон сколько людей гибнет, а ты лес пожалела» (уже случились чернобыльская катастрофа и землетрясение в Армении, пролилась кровь в Сумгаите, Баку, Таджикистане… – Б. П.) Обидно и грустно от этого.
Зато родник по-прежнему бежит, и вода такая же холодная и вкусная. Соседи по бабулиному саду все спрашивают о тебе, по телевизору тебя видели. Так что все тебя помнят. Ну вот, кажется, все описала. Я бегаю за грибами, а Слава с Мишей (Нинин муж. – Б. П.) на рыбалку ездят за окунями и еще строят омшанник – дом для пчел. Старый дуб будут ломать. Жара неимоверная. Но дожди были».
…Время шло. Шли письма. Умножалось число родных могил на сердобском да и на московских кладбищах. Тем, кому вчера еще ставили свечки за здравие, теперь возжигали за упокой.
У нас – после семи лет в Стокгольме – Прага. Через полтора года на три месяца Москва, потом три года – Лондон и снова, какой уже год – Стокгольм…
Письма Жени находили нас всюду, хотя не обходилось и без приключений. Новые времена…
«Посылаю письма, а не доходят. Конверты подорожали. Те же, что и были, но стоят рубль двадцать вместо пяти копеек. В Москве штамп ставят специальный, а до Сердобска это еще не дошло. Письма в старых конвертах просто на свалку выбрасывают.
С чего начать?
Речка совсем погибает. Собирались в этом году делать плотину, но нет средств. Собор стоит в своем дорогом убранстве после реставрации. Но в церковь теперь ходить стало дорого. От свечей и до просвирок цены выросли в десятки раз. Некоторые старушки складываются и на свечи, и на подаяния по умершим. Если раньше хлеб клали на поминальный стол, то теперь кладут кусочки. Очень дороги обедни стали. Теперь о маме Рае. Она уже не в себе. До моего приезда все спрашивала: „Приедет Женя?“ Ну как тут не приходить. А теперь все просит: „Женька, пойдем в Орловку (улица в пригородной слободе под боком у Сердобска, где стояла до раскулачивания изба-пятистенок моих предков Панкиных – Вдовкиных. – Б. П.), там дом пустой. Я на лавочке посижу“.
Миша Нинин в больнице с сердцем. А у них свинья решила пороситься. Первый раз обзавелись после многолетнего перерыва. Мы с Ниной караулили ее по ночам, но все же не укараулили. Один из пяти поросят был уже мертвый. Четыре вырастили за месяц и продали. Нет кормов, нечем кормить.
Завтра надо Вовке помочь, а потом опять – к Нине. Работы здесь невпроворот, даже посидеть некогда. Уродились сливы, а варить нет сахара. Хлеб с сегодняшнего дня стал 15 р. черный. Как будем жить? Вам, наверное, приелись уж мои сердобские страдания, ну вы уж простите меня за это. Я тут Славе рассказывала, как ты привез пластинку – арию Мефистофеля. Это надо представить, тогда ведь было чудо. Вдали от города, в лесу и вдруг – ария Мефистофеля.
А еще Клавдя рассказывала совсем давнее. Как тебя привезли в Сердобск. Ты совсем маленький был. Короче говоря, обмочил пеленки. Мама Рая спрашивает тебя: „Куда это теперь девать?“ А ты говоришь: „В печурку“. Сушить, значит.
…Эх, не написала о роднике кипучем. Хожу очень часто к нему, беру воду, хотя и там непорядок. Как понастроили дач, желобок разорили, а нет чтобы собраться и все сделать. Ведь этот родник питает все и сады».
Да, с наступлением постсоветских реформ тон писем заметно изменился. И я нет-нет да и вспомню снова покойного уже Леню Лиходеева: «Борис Дмитриевич, запомните, что бы ни случилось, все будет наоборот».
«О ценах страшно писать. Носки простые – 125 рублей, женские трусики (извините) 350 стоят, а стоили 5 рублей, мыло хозяйственное – 73 рубля кусок. Сахар 280 р. за килограмм, хлеб – 40 рублей буханка, батон – 33 рубля, а это ведь самое необходимое. Ребята, вы уж извините меня за эту путаницу, просто хотелось обрисовать нашу жизнь.
Перед Пасхой ходила в церковь, святила куличи и яйца. Хотелось пасху сделать, но очень дорогой творог. Мы его давно уже не покупаем. Литр молока – 120 рублей».
«Здравствуйте, дорогие наши Валюша и Боря!
Остался у нас один еще праздник – День Победы, вот с этим праздником я вас и поздравляю.
Поеду в Рахманово, положить цветочки к обелиску. В этом скорбном списке и фамилия папы. Уже много лет мы со Славой там 9 Мая обязательно бывали. А сейчас вот одна поеду. Меня там ждут. Еще спешу отблагодарить вас за гостинцы. Славе сегодня в больницу отвезу. Лежит уже полмесяца в кардиологии. Смотрели его и кардиолог, и невропатолог. Сейчас позвонили, у него опять с сердцем плохо.
![Дарья Ардеева - Запретные территории [СИ]](/uploads/posts/books/77022/77022.jpg)
