Леонид Гроссман - Пушкин
Это невольный автопортрет. Недаром Пушкин так любил образ пламени в хрустале светильника, — это лучшее воплощение и его поэтического стиля и его человеческой личности.
Часть четвертая
I НА ПЕРЕПУТЬЕ
1
Пушкин уезжал в Болдино, рассорившись с матерью Гончаровой и предоставив полную свободу ее дочери. В деревне он получал письма от отца с сообщениями о расстройстве помолвки, а по возвращении в Москву «нашел тещу озлобленную» и, видимо, готовую окончательно разорвать с ним. Но на этот раз ему удается закладом своего нижегородского имения быстро уладить все недоразумения, и в начале декабря 1830 года он уже помолвлен с Натальей Николаевной.
Поэт расставался с вольной холостой жизнью не без сожаления и предстоящий семейный быт встречал с некоторой озабоченностью (о чем свидетельствует его известное письмо к Н. И. Кривцову: «Я женюсь без упоения, без ребяческого очарования…»). Тем не менее, легенда о его безнадежном настроении в момент женитьбы нуждается в пересмотре. Пушкин, якобы рыдающий у цыганок накануне свадьбы и смертельно бледнеющий перед алтарем от зловещих предвестий, — вся эта анекдотическая мелодрама едва ли заслуживает доверия. По свидетельству Гоголя, «Пушкин никогда не плакал».
Суровый славянин, я слез не проливал, —
правдиво сказал о себе сам поэт.
18 февраля 1831 года на свадьбе «все любовались веселостью и радостью поэта и его молодой супруги, которая была изумительно хороша», сообщают очевидцы. О несомненной бодрости духа свидетельствует и то, что, вернувшись с венчания, Пушкин много говорил о любимом им народном творчестве. «С жадностью слушал я, — вспоминал впоследствии П. П. Вяземский, — высказываемое Пушкиным своим друзьям мнение о прелести и значении богатырских сказок и звучности народного русского стиха…»
Но есть еще более достоверные свидетельства — это письма самого Пушкина в первые месяцы 1831 года. В них поэт говорит о своем полном счастье — ощущении столь новом для него. Он словно применяет к себе взволнованные строки из «Каменного гостя» о душевном обновлении героя большим чувством: «Мне кажется, я весь переродился…»
Пушкин, несомненно, ощущал ответственность за взятые на себя моральные и материальные обязательства. Его мог тревожить вопрос о будущей свободе его творческого труда, вступающего в новые, более сложные условия. Но все эти тревоги ограничивались обычными соображениями о деловой и трудовой стороне жизни. Никаких трагических предчувствий, предвестий и предзнаменований Пушкин в 1831 году не знал и ни перед кем не выказывал своего мрачного отчаяния по поводу брака с любимой девушкой.
1831 год — один из немногих счастливых периодов в жизни Пушкина.
Но этой личной успокоенности поэта мало соответствовали события политического мира.
2
Тридцатые годы открывались циклом революций. Вслед за низложением Бурбонов во Франции разразилась осенью 1830 года борьба за независимость Бельгии от Нидерландов. 17 ноября Польша подняла знамя восстания и ринулась с оружием в руках на защиту своих национальных прав.
Вспыхнула настоящая война. 25 января 1831 года варшавский сейм провозгласил низложение Николая I, и русская армия одиннадцатью колоннами перешла границы царства Польского.
У Пушкина уже в молодости сложилось мнение о взаимоотношениях России и Польши. Оно соответствовало воззрениям тогдашних патриотических кругов русского общества — в том числе и многих будущих декабристов — о необходимости противодействовать полонофильской политике Александра I, решившего присоединить к царству Польскому ряд западных областей империи. Против этой меры выступил в 1817 году Михаил Орлов, составивший особую записку на имя царя, а в 1819 году — Карамзин, предостерегавший Александра I от дальнейших уступок.
В духе таких воззрений Пушкин расценивал и вспыхнувший международный конфликт. Его волновало отношение к польским событиям всей Западной Европы, особенно же Франции, резко выступавшей в лице своих политических ораторов и писателей против России. В конце февраля огромная демонстрация развернулась у здания русского посольства в Париже с криками: «Да здравствует Польша! Война России!»
Такие же лозунги заполняли страницы всех парижских газет и журналов. Известные публицисты Арман Каррель и Ламеннэ в своих органах вели страстную полонофильскую пропаганду. В феврале Беранже и Казимир Делавинь выступили на торжественной мессе в память Костюшки с воинствующими антирусскими строфами. Аналогичные мотивы раздавались в журналистике Англии и «молодой Германии», где на ту же тему и в том же духе высказывался Берне.
Все это глубоко волнует Пушкина. Он читает иностранные газеты и журналы, беседует с московским историком Погодиным о судьбах славянства, откликается в своих письмах на важнейшие события русско-польской войны. Переезд в середине мая в Петербург заметно повышает интенсивность его реакции на ход современной политики.
3
Пушкины поселились на лето в Царском Селе. Поэт очутился «в кругу милых воспоминаний». Лишь недавно он запечатлел в блестящих строфах свои «любимые сады», которые по-прежнему
Стоят населены чертогами, вратами,
Столпами, башнями, кумирами богов
И славой мраморной, и медными хвалами
Екатерининских орлов.
Но сам он поселился в скромном деревянном доме вдовы придворного камердинера Анны Китаевой, на углу Колпинской и Кузьминской улиц. Это было новенькое строение с ампирными колоннами на балконе и с мезонином, где Пушкин устроил свой кабинет: большой круглый стол, диван, книги на полках, А поблизости — парк, знакомый и воспетый уже в отрочестве; сюда теперь поэт отправлялся по вечерам с женою бродить вдоль озера.
Но эта «тихая и веселая жизнь, будто в глуши деревенской», нарушалась тягостными событиями современной истории. С первых же дней пребывания в лицейском городке Пушкин посещает политические салоны летней резиденции, где отставные военные и престарелые придворные оживленно обсуждают последние события. «Здешние залы очень замечательны, — сообщает Пушкин 1 июня Вяземскому. — Свобода толков меня изумила…»
Пушкин разделяет эти оппозиционные мнения. Затянувшаяся кампания, угроза всеевропейской войны, резкие выступления всей французской печати против России вызывают в сознании поэта мысль о великой национальной опасности. «Теперь время чуть ли не столь же грозное, как в 1812 году», — заявляет он одному из царскосельских жителей.
