Николай Храпов - Счастье потерянной жизни т. 2
С каким неописуемым восторгом и трепетом, спустя почти год, Владыкин опять проходил мимо журчащего "Хорафа" и, как вкопанный, остановился на том месте, где его обругала вначале Каплина за посылку, а вскоре после того, проводила в Облучье.
— О, как велик Господь! — тихо проговорил Павел, — ее уже больше нет, начальницы Каплиной с ее ужасной бранью. Есть сестра-христианка, Зинаида Алексеевна, омытая кровью Христа, прославляющая на небесах у трона своего Спасителя, с новым сердцем и новыми устами.
— Ты о ком размечтался? — спросил его Ермак, возвратившись за ним почти от самого дома.
— О счастье одной потерянной жизни, с какой я в прошлом году встречался здесь, — ответил ему Павел, вытирая набежавшие слезы.
Недоумевающего Владыкина Ермак завел в аккуратно отделанный дом на берегу реки и, поставив чемодан посреди одной из комнат, объяснил:
— Это моя комната, а это будет твой топчан, здесь будет наша с тобой квартира. В этом доме живет вольнонаемный состав: начальник строительства, нормировщик, но я договорился с начальником фаланги, и он разрешил тебе поселиться со мной.
Первым делом, сложив свои пожитки, Павел вышел к тому ручью, где когда-то дьявол разъярился на него за молитву, и, в слезах благодарности, молился Богу за чудо избавления.
Потом набил матрац пахучим сеном и устроил постель. К вечеру Павел с Ермаком отметили новоселье богатым ужином с чаепитием и потом, уже лежа в постели, далеко за полночь, рассказывали друг другу о своих переживаниях.
Прежде всего, Ермак рассказал о том, как дед Архип с Марией тосковали о нем и долго не могли утешиться. Но как он ни пытался узнать причину такого расположения, старички ему не открывали тайну своих душ. Да и сам Ермак, хотя и уехал вскоре от них, не переставая, пытался разыскивать Владыкина. Когда же рабочие сообщили ему и передали записку, то он готов был в этот же вечер бежать, чтобы увидеть Павла, но надвигающиеся сумерки остановили его. Так, радостными и довольными, они оба не заметили, как уснули.
В первые дни жизнь Павла протекала в благословенной тишине, которую послал ему Господь после ужасов пережитого. Он уже обрекал себя на долгие годы обитания, как у Кутасевича, так и на "Есауловке", и в "Скалах", и даже когда изнывал в клоповнике, думая, что там ему будет суждено умереть мученической смертью. Так планировали враги его, но Бог, могущественною десницей, нарушил планы ненавистников и вел по Своей стезе, Своей рукой.
Линейные работы везде пришли к концу, и по некоторым перегонам новой дороги уже двигались поезда. Поэтому Павел, почти без отрыва, занимался составлением и вычерчиванием исполнительных чертежей. И был рад отдохнуть телом и душой, часто выходя и подолгу простаивая в молитве, на берегу потока. Особенно любил он, склонившись над чертежами, потихоньку петь дорогие христианские гимны, которые звучали в его душе и открывались все новым и новым смыслом.
Даже во всем доме царила тогда тишина: начальник строительства бывал очень редко дома и помалу, да, и к тому же, в Облучье, ожидал приезда своей молодой жены. Сосед по комнате — Костя, вообще, забегал только на час-два и потом днями где-то пропадал. Дневальный — дядя Ваня от безделья спал целыми днями и ночами в большой прихожей, шевеля спросонья, своими большими прокуренными усами; Ермак же, излив в первые дни весь свой запас проклятий в адрес "всех на свете" и скромных любезностей к Павлу, притих.
Изредка, он уклончиво отвечал Владыкину на вопросы житейского и библейского характера.
Однажды, приятно позавтракав и, как обычно расположившись за столом один против другого за работой, Павел с особым чувством запел потихоньку свой "гимн утешения":
Не тоскуй ты, душа дорогая,
Не печалься, но радостна будь…
— как вдруг против себя он услышал приятное мелодичное вступление лирического тенора:
Жизнь, поверь мне, настанет другая,
Любит нас наш Господь, не забудь.
Павел поднял голову и, к великому своему удивлению, увидел, что, не отрывая глаз от бумаг, с ним пел Ермак, безошибочно произнося слова гимна.
…В мире волны бушуют, как море,
Ветер страшно и грозно шумит,
Но взгляни, как с любовью во взоре
На тебя Твой Спаситель глядит…
— заканчивали они, уже любовно глядя друг на друга.
Павлу казалось, что в неземной мелодии утопало все кругом. Слезы умиления не капали, а тоненькими ручейками стекали по лицам их обоих.
Павел, ничего не решившись спрашивать у Ермака по окончании пения, тут же запел другой гимн:
Страшно бушует житейское море…
Присоединяясь к пению Павла словами:
Сильные волны качают ладью…
— подхватил Ермак так же спокойно, сердечно, как будто они вместе спевались много раз. Едва успев закончить этот гимн, Ермак предложил и тут же запел другой:
Дорогие минуты нам Бог даровал,
Мы увидели братьев, сестер…
— и оборвавшись на этом, он, потрясая головою, упал на стол. Павел продолжал уже один, внушительно и сильно:
А Иисус, дорогой, с нами быть обещал,
Дадим Ему в сердце простор!
При последних словах все тело Ермака сотрясалось от глубокого душевного сокрушения.
— Федор Алексеевич, — начал Павел, — расскажите мне, почему эти гимны так объединили нас, в одном чувстве? Вы кто?
— Не спрашивай меня об этом, — ответил ему тихо Ермак, — ты не знаешь, какую мучительную боль вызывают в моей душе воспоминания о моем прошлом.
Через несколько минут он вновь, как улитка, спрятался в причудливую "скорлупу", неразгаданной Павлом, жизни.
Была ли это вспышка к пробуждению, или схватка падшего духа с душой, истосковавшейся по чистому, святому общению с Богом — для Владыкина осталось тайной. Он уверен был только в том, что Ермак был когда-то христианином, но ожесточился, преткнувшись поступками бесчестных христиан и теперь не мог победить себя и подняться.
О! Это ужасное, ожесточенное, не прощающее сердце! Как многих оно привело к неотвратимой, сознательной погибели, при которой тоскующая по Богу душа гибнет в цепях ожесточенного духа, подчиненная закону тройственной природы человека.
Вот почему Библия так строго предупреждает человека: "берегите дух ваш" (Мал.2:15).
Ермак, после того случая, все реже и реже находился наедине с Павлом; последнего ожидали новые, жгучие искушения.
В самый разгар лета начальник торопливо забежал в дом и дал распоряжение дяде Ване: вымыть, прибрать комнаты и приготовить все к встрече жены, а сам в запряженной пролетке поехал за ней на разъезд. Через 2–3 часа все обитатели дома собрались в прихожей комнате встретить новую хозяйку. С модным баульчиком в руке, торопливо вошла в дом молодая дама и, остановившись, несколько смущенно, осмотрела всех. Бледное ее лицо и несколько великоватый нос не отличали ее чем-то особым от обычных женщин в ее, 23-х летнем возрасте. Тонкий запах духов, пришедший с нею, говорил о том, что она аккуратно следит за собою и не желает так скоро расставаться с молодостью.
