Татьяна Егорова - Андрей Миронов и Я
Перед вылетом в Москву, в Нью-Йорке, говорю с неугомонной Зоей Германовной из Филадельфии, нашим американским антрепренером.
– Таня, мне передали по секрету… здесь же все сразу становится известно… Одному знакомому звонил Ширвиндт из Москвы и в бешенстве орал: «Кто пригласил Егорову в Америку?» А я и не скрываю, что я. Не даю я ему покоя. Даже в Америке.
На аэродроме один из моих друзей передал мне последний выпуск «Нового русского слова». Лечу в самолете – читаю.
«Кое-что из личной жизни Андрея Миронова»
Сразу думаю – кто? Оказывается, Фурманов. Концертный антрепренер Миронова и Голубкиной. Статья не об Андрее, а обо мне. В американской газете, как раз в момент моих успешных гастролей в США. Какое больное желание унизить меня и Андрея!
«Для театрального мира это совершенно обычная ситуация, – говорит Фурманов, – когда известный артист ухаживает за вчерашней студенточкой. Так же, как приходит на стройку юная штукатурщица, а на нее кладет глаз опытный прораб».
Господи! Как им не надоест писать пасквили обо мне. Исписались все, остался один – Фурманов. И понятно, с чьей подачи.
Когда я пришла в театр, Андрей еще не был известным артистом. Мы были очень молоды, и первые письма с объяснениями в любви он мне написал только через три года. Для молодости три года – это целая вечность.
Фурманов завершает свое интервью заявлением, что я – сумасшедшая. Ну что ж, не оригинально. Статья – анонимный экспорт из России – интервью без подписи. Кто же сумасшедший? «Юная штукатурщица» состоялась как личность и писатель, а «опытный прораб, положивший на нее глаз», стал великим артистом.
Москва. Ноябрь 2000 года.
Жизнь сама пишет заключительную главу моей театральной истории. В газете «МК» в ноябре вдруг появляется статья Марины Райкиной, где она гневно обрушивается на стариков-режиссеров, которыми, мол, засижены все наши театры и которые управляют труппой из постели по телефону. «Ага, – думаю я, – статья инспирирована наверняка Александром Анатольевичем». Ширвиндт наконец решил захватить театр Сатиры. Все давно продумано, подготовлено, осталось только взять почту и телеграф. В подтверждение моим догадкам получаю еще одну статью – из газеты «Новые известия», Филиппова, под названием «Корректная рокировка. Валентину Плучеку предложено оставить руководство театром Сатиры».
«В последние годы Валентин Николаевич сильно сдал: он нечасто приезжал на работу, и дело катилось само по себе. Но театр – это большое, сложное производство, и сильный, энергичный лидер ему необходим. Александр Ширвиндт – наиболее вероятный претендент на роль главного, но что он представляет из себя в качестве организатора театрального дела, пока неизвестно. Неясно, что он вообще хочет от своего театра, какова его художественная платформа и чего от него нужно ждать.
Валентин Плучек так прокомментировал ситуацию:
«У нас был разговор с председателем Комитета культуры Бугаевым – он позвонил мне и предложил оставить театр. Скорее всего, я никогда больше в нем не появлюсь. Коллектив не знает о том, что происходит, вся интрига – дело рук Александра Ширвиндта. Я не верю в то, что Ширвиндт может быть хорошим руководителем театра, это несерьезно, ведь он по своей природе эстрадник».
Ширвиндта в Москве в это время нет. Он в Израиле, дает концерты и ничего об этом не знает. Это его прием – шекспировский Клавдий за ковром. На этот оскорбительный выпад в направлении Ширвиндта немедленно появляется статья-мордобой, опять в «МК», под названием «Заповедная зона „совка“. О Плучеке. Пояснения.
И что он недееспособный, и что разрушенный, и как он смел оскорбить самого Ширвиндта, написав, что он эстрадник и интриган. «Да и в Москве осталось несколько таких заповедных „совковых“ зон, в которых худруки и главрежи государственный театр рассматривают как частный. Может быть, их обнести высокими заборами и водить туда туристов, за деньги, показывая мастодонтов с их прошлыми заслугами и женами?»
Нет сомнения, эта статья – месть 91-летнему старику Плучеку за оскорбление самого Ширвиндта. И во время этих газетных дуэлей Александра Анатольевича опять нет в Москве. Он, как Клавдий, всегда за ковром.
А вот, наконец, и сам претендент на трон. Появился в газете «МК», с собственным портретом и большим интервью под названием: «Я не собираюсь быть киллером».
Вопрос интервьюера:
«– Вы разговаривали с Плучеком?
– Я был у него. Когда ему стало известно про его интервью обо мне в одной из газет, которое он на самом деле никогда не давал, он сильно удивился, написал мне письмо, чтобы обсудить создавшееся положение».
И дальше: «В общем, мне не очень хочется, но придется стать главным режиссером театра Сатиры».
А вот что произошло за пределами газетных статей. Прочитав о себе в газете нелицеприятные высказывания Плучека, «очаровательный» Ширвиндт сильно разгневался и стал действовать методом «цель оправдывает средства». 90-летнему старику просто выкрутили руки. Пригрозили: либо он пишет извинительное письмо Ширвиндту, либо… в театре о нем немедленно забывают. Ни денег, ни машины, ни врачей… ни-че-го! Собралась труппа театра, на которую претендент не явился (как он выразился, «не хотел давить своим авторитетом»). «Клавдий» опять за ковром. На сцену вышла «праведница» Вера Васильева и с удовольствием прочла уничижительное письмо Валентина Николаевича с глубочайшими извинениями перед Ширвиндтом и уверениями, что он-де, Плучек, никаких статей никогда не писал. Все довольны. Ширвиндт – в кресле. Плучек – в постели, весь в пожизненных извинениях перед Ширвиндтом.
Мне звонят по телефону читатели: «Татьяна Николаевна! Как Вы, оказывается, были прозорливы в своей книге! Шармёр действительно метил в это кресло». А мне грустно, оттого что Шура оказался хуже, чем я предполагала. И я думаю, Андрюша, как бы ты поступил в таком случае. Ты непременно вступился бы за Плучека. Есть правила: «защищай обиженного» и «лежачего не бьют». Когда я прочла слова Плучека: «Мне позвонил по телефону Бугаев, председатель Управления культуры, и предложил по телефону закончить свою деятельность, остаться дома», – я подумала, какая же у нас некультурная культура, ведь Плучек уже не год и не два недееспособен, а больше десяти лет. Почему бы раньше не подумать и о режиссере, и о труппе, а не когда вздумается Ширвиндту? Почему бы не взять корзину цветов, именные часы, двух делегатов и отправиться к главному режиссеру с бывшими заслугами? Надеть часы на руку, посмотреть на них и сказать: «Время! Пора! Валентин Николаевич», побеседовать, поговорить о преемнике, а не доводить все до такой тротиловой ситуации. Но в любом случае, Андрюша, ты никогда бы не переступил через Плучека, в каких бы отношениях с ним ни находился. Марк Захаров нашел себе театр и сделал его самым популярным в Москве. И тебе предлагали театр Комедии в Санкт-Петербурге. Поставил бы ты еще два спектакля, и тебе бы предложили стать главным режиссером какого-нибудь театра. Но тут дело в том, что Ширвиндту никто никакого театра не предлагал и предлагать не собирается. Не по Сеньке шапка! Кончился XX век, кончился век культа личностей: Гитлеров, Сталиных и главных режиссеров. В стране давно назрела театральная реформа. Институт режиссерского театра давно умер. Сейчас театру нужны молодые, энергичные, образованные люди, занимающиеся только репертуарной политикой. А какой режиссер хуже или лучше – решит публика.
17 декабря я была на премьере у Людмилы Максаковой – Антурии, на спектакле «Сон», в театре, что на Покровке, в постановке Арцыбашева. Недалеко стоял и Ширвиндт. После спектакля и поздравления артистов за кулисами я оказалась на лестничной площадке и лестнице, которая вела вниз. Прямо передо мной – Ширвиндт.
– Здравствуйте, Александр Анатольевич! – громко сказала я.
– Зд-дд-равствуйте, – ответил он испуганно. Прохожу мимо него. Делаю шаг вниз по лестнице и продолжаю, не глядя:
– Поздравляю! – Еще шаг вниз: – Наконец-то! – Еще одна ступенька: – Лучше поздно, чем никогда! – через две ступеньки. И на выходе, громко: – Цель оправдывает средства!
Спасла Антурия – Максакова. Она так великолепно играла, что послевкусие от встречи с непорядочным человеком совершенно исчезло. Перед Новым годом Люда Максакова позвонила по телефону Плучеку:
– Валя, я вас поздравляю с наступающим Новым годом! Я понимаю, как вам сейчас трудно.
– Людочка! Ты не представляешь, что они со мной сделали! Ты очаровательная женщина и прекрасная актриса. Желаю тебе всего самого доброго. Больше не могу говорить.
Все это грустно. Но жизнь продолжается. Во всех ее прекрасных и чудовищных проявлениях. И как прав был мой друг Сенека:
«Денег на дорогу осталось больше, чем сама дорога»;
«Пусть будет нашей целью одно: говорить, как чувствуем, и жить, как говорим»;
«Жизнь, как пьеса: не то важно, длинна ли она, а то – хорошо ли сыграна».
