Арман Лану - Здравствуйте, Эмиль Золя!
Кто же мог в то время знать истину? Генерал Мерсье, министр иностранных дел Аното и президент Феликс Фор знали о Деле Дрейфуса меньше, чем мелкая сошка из Статистического отдела. Служба разведки — это такая социальная железа, о функциях которой мало что известно! Разведка находится в руках Сандгерра, который вскоре «подцепит генерала»[160]. Начиная с июля 1895 года развертывается глухая борьба между претендентами на его пост. На эту должность метит майор Анри — тот самый Анри, который вытащил пресловутый бордеро на поверхность Истории. Однако высокое начальство прочит в преемники Сандгерра не этого агента, а майора Жоржа Пикара. Пикар также знает все о Деле Дрейфуса, начиная с его возникновения. Он следил за процессом как представитель военного министра Мерсье. Сбитый с толку необоснованностью обвинения, Пикар полагал, что Дрейфус будет оправдан. Однако его, дисциплинированного офицера, в первый момент не поразил прием с использованием секретного досье. Наоборот, именно это убедило его в виновности Дрейфуса. Но теперь, когда Пикар обрел власть, это досье оказалось в его руках.
Жоржу Пикару стало многое известно, о чем Золя узнает гораздо позже. Контрразведка, о которой говорил историк Рейнах, нередко пользуется тем, что в гаремах называется «обычным путем», то есть прислугой. Так, госпожа Бастьян, служащая германского посольства, получала от Статистического отдела двести пятьдесят франков в месяц (рабочему платят сорок су в день) за то, что похищала содержимое корзин для бумаг и передавала в Статистический отдел[161].
И вот примерно в марте 1896 года «обычным путем» доставляют в контрразведку обрывки письма, полученного по пневматической почте и составленного Шварцкоппеном. Этот документ склеили, и выяснилось, что в нем упоминается некий майор Эстергази, проживающий по улице Бьенфэзанс, в доме 27. Пикар наводит справки об этом офицере. Оказывается, Эстергази, бросивший жену и детей, живет с бывшей публичной девкой по фамилии Пэи. Этот игрок, распутник, человек, лишенный стыда и совести, пытается как раз в это время поступить на службу в Статистический отдел!
Франция держит в Германии надежного агента-двойника Кюэрса. Прекрасная возможность проверить Эстергази! Пикар договаривается с Кюэрсом о встрече в Базеле. Но майор Анри просит, чтобы послали его. Пикар соглашается, и туда едет Анри, которому начальник всецело доверяет. Майор Анри не советует Кюэрсу сообщать Пикару о том, что германская разведка ровным счетом ничего не знает о Дрейфусе. Тем временем Пикар сравнивает почерки Эстергази, Дрейфуса и бордеро. Он потрясен — бордеро могло быть с таким же успехом написано Эстергази, как и Дрейфусом! Кто же дал заключение, на основе которого осудили Дрейфуса? Эксперт Бертильон? И Пикар тут же предъявляет ему образец почерка Эстергази.
— Бордеро написан этой рукой, — не колеблясь, заключает эксперт.
Когда же Пикар сообщает ему, что это писал не Дрейфус, Бертильон невозмутимо отвечает:
— Значит, евреи навострились подделывать его почерк. И великолепно преуспели в этом (sic)!
Пикар решается вскрыть секретное досье. Там действительно имеется бумага, где говорится об «этом каналье Д.», о котором Трарье говорил Матье Дрейфусу, а Феликс Фор — доктору Жильберу. Это и есть тот самый документ, который послужил основанием для осуждения офицера-еврея: письмо Шварцкоппена своему итальянскому коллеге Паниццарди, извещающее его о том, что «этот каналья Д.», с которым итальянский атташе порвал всяческие отношения, хотел бы возобновить их[162].
Пикар просмотрел все остальные материалы досье. И вот один, в пустом кабинете, сидя за письменным столом, окруженный лишь несгораемыми шкафами, офицер вдруг испытывает ужасное чувство: «Признаюсь, на мгновение я просто оцепенел… Я рассчитывал найти очень важные документы, а нашел в общем-то только одну бумажку, которую можно было с равным успехом приписать как Эстергази, так и Дрейфусу».
Эстергази? Да. На сцене появился главный персонаж этого фантастического варианта «Четырехгрошовой оперы».
3 сентября Пикар имел беседу с генералом Гонзом, которого Буадефр, начальник Генерального штаба, командировал для выяснения этого дела.
— Да вас-то почему так волнует, что этот еврей сидит на Чертовом острове? — спрашивает генерал.
— Но если он не виноват?
— Уж не хотите ли вы пересмотреть Дело Дрейфуса? Это было бы ужасно! Ведь к нему причастен генерал Мерсье!
— Господин генерал, Дрейфус невиновен!
— Если вы будете молчать, никто не узнает этого!
Но у Пикара иные понятия о чести.
— Вы говорите страшные вещи, господин генерал! Я пока еще сам не знаю, как поступить, но я не унесу этой тайны с собой в могилу!
Так Пикар сам осудил себя. В ноябре 1896 года его командируют инспектировать итальянские и германские границы. Не желая «уносить эту тайну с собой в могилу», Пикар доверил ее своему другу и советчику, адвокату Леблуа, и заставил того поклясться, что при публичном разборе дела он никогда не воспользуется ни его именем, ни сообщенными ему секретными сведениями. Леблуа сдержит свое обещание.
Впрочем, замять дело уже невозможно.
14 сентября 1896 года «Эклер» извещает широкую публику о существовании секретного досье. «Журналь» не остается в долгу и опубликовывает сверхсекретный документ, в котором упоминается «этот каналья Д.». Каким же образом газета раздобыла его? Через Анри. 6 ноября журналист Бернар Лазар провозглашает в Брюсселе: «Судебная ошибка. Правда о Деле Дрейфуса». 10 ноября «Матен» воспроизводит факсимиле бордеро, полученное Бюно-Вариллем от господина де Тейзоньера, одного из экспертов. Газеты мгновенно расхватываются, ибо до сих пор публика не была знакома с самыми ценными материалами. Дело Дрейфуса окончательно проясняется.
Осенью 1896 года Золя все еще относится к этой трагедии как обыватель, которого даже немного раздражают бесконечные толки об этом Дрейфусе и который удивляется, видя, с какой горячностью защищают люди (в частности, романист Марсель Прево) изгнанника с Чертова острова.
Политическая жизнь страны все больше и больше отдавала запахом болота. В апреле 1896 года было сформировано министерство Мелина. Самое потрясающее Дело эпохи происходит на глазах президента Республики, уделяющего больше внимания прелестям жены художника Стейнхейля, красавицы Мег, чем торжеству справедливости, и на глазах председателя Кабинета министров, хитрого, изворотливого, продажного человечка с фамилией, словно выдуманной Бальзаком, унылого и коварного провинциального стряпчего с жидкими бачками. Этот государственный деятель ратовал за неизменность внутренней политики, выдвигая девиз:
