Игорь Шелест - С крыла на крыло
"Ну что ж... Начну с петли", - решил он и, разогнав в крутом снижении машину, взял ручку на себя. Достигнув верхней точки петли, его планер вдруг застыл "на спине", и пилот повис вниз головой на привязных ремнях. Попытки Хапова закончить петлю с помощью рулей обыкновенным образом планер встречал бросками в стороны, вертел носом, будто отказываясь от неприятной пищи.
Кое-как выйдя из первой петли, Валентин решил, что допустил ошибку: "Должно быть, резковато начал..." На второй петле он приложил все старания, действуя очень нежно. Но... наверху все повторилось. Снова вышла не петля, а довольно нелепая фигура.
"Что за черт?.. Может, скорость ему нужна побольше. Прибавлю еще десять-пятнадцать километров".
И опять пошел на разгон. Но резкие броски планера только усилились; его закручивала неведомая сила.
Петли, как известно, заканчивают в том же направлении, что и начинают, а здесь он вывел планер совсем в другую сторону, снял с себя шлем, вытер пот и твердо решил: "Здесь что-то не так!.. Надо обдумать на земле, а пока - хватит!"
В остальном полет проходил совершенно нормально, и, приземлившись, Хапов рассказал инструкторам все, что заметил в поведении "летающего крыла", и особенно подробно остановился на петле.
Следующим должен был пойти в облет инструктор Абросимов, способный, но самоуверенный пилот. Валентин предупредил его не делать петель до консультации.
- Хорошо, - охотно согласился Абросимов и пошел в воздух.
Набрав достаточную высоту, Абросимов - это было хорошо видно с земли - отцепился над "Т" и, не успел самолет как следует отойти, тут же ввел планер в крутое пикирование, а затем пошел в петлю. Картина была вся как на ладони. Планер как-то застыл в положении на спине, перевернулся через крыло, юркнув носом, и быстро заштопорил. Вращался он почти плоско, напоминая падающий кленовый лист... В такт виткам поблескивал фюзеляж. Он падал, сносимый ветром к железной дороге. Кто-то сказал как бы про себя: "Плоский штопор..."
Слово это страшное. Все невольно засуетились: "Не выходит!.. Не прыгает!.. Ниже!.. Ниже!.."
Хапов зачем-то считал вслух витки:
- Тридцать три, тридцать четыре... тридцать девять...
Еще несколько секунд, и, продолжая штопорить, планер скрылся за деревней в районе железнодорожной платформы. Упал, сомнения не было, да еще на рельсы, - так казалось издали. Все бросились туда что было сил...
Он лежал метрах в ста от железнодорожного полотна. Только что прошел поезд, и вокруг собралось много любопытных. Умиротворенный планер лежал на земле и с виду как будто был невредим. С поездом приехали начальник школы и комиссар. Планер будто подгадывал встретить их с неба.
Ко всеобщему удивлению, Абросимов остался цел. Сильно испугался. Стоял перед начальством дрожащий, словно все еще между жизнью и смертью.
Оказывается, при постройке планера были допущены отступления - не выдержана так называемая "крутка" крыла, - и ждать от него иного поведения на петле было нельзя. За самовольство Абросимову досталось, конечно.
История тем любопытна, на мой взгляд, что в какой-то мере отвечает на вопрос: всякий ли смелый летчик может стать испытателем?..
В дождь вся природа плачет. И самолеты тоже. Особенно печальным мне показался этот, на краю аэродрома. Я обратил на него внимание, проезжая на "козле" вдоль рулежной дорожки. Четыре крестовины винтов, тусклый блеск дюраля. Ветер рвет брезент, и мокрый угол его хлещет самолет по шее. С передних стекол, как из глазных впадин, струится вода...
Давно снят с него технический состав, не видно и охраны.
Войдя в летную комнату, я сказал Хапову:
- Там, у колючей проволоки, я видел твою "восьмидесятку". Плачет.
Валентин хмыкнул:
- Пусть плачет, с ней уже все.
- Вот как?
Он спросил лукаво:
- В каком ухе звенит?
- В левом, - улыбнулся я.
- Правильно. Дай закурить.
- А как же с ней, - не унимался я, - с "восьмидесяткой"?
- Упустила время. Понимаешь, ей уже на пятки наступали стреловидные крылья, турбовинтовики...
- Ясно, - говорю, - теперь ей только на погост... А как летала?
- Недурно. Мы с Сашей Ефимовым даже привыкли к ней. А поначалу Федор Федорович Опадчий страшно чертыхался, прилетев с того маленького аэродрома впервые.
- Я что-то слышал, будто там проморгали жуткую переднюю центровку?
- Но в этом разобрались, когда закатили в ангар и взвесили... После нам пришлось возить в хвосте сорок пять чугунных чушек, по двадцать кило каждая.
Я присвистнул:
- Чуть ли не тонну мертвого груза!..
- С ними стало нормально: определили и скорость, и высоту, и дальность. Но не помогло. И реверсивные винты не помогли. Выбилась из графика истории "восьмидесятка".
Как-то при заходе на посадку я заметил: "восьмидесятки" на прежнем месте нет.
Дверь из раздевалки в летную комнату была открыта, и я оттуда сразу крикнул Хапову:
- Послушай, твою "восьмидесятку", должно быть, украли... Ее там нет...
Валентин улыбнулся, не поднимая глаз. Зато его партнер по шахматам не выдержал:
- Украли бомбовоз!.. Звучит неплохо...
Хапов спросил:
- Пойдешь обедать?
- Разденусь, заполню полетный лист.
- Скажи - когда.
- Ладно.
Сел, принялся за отчет, но не могу сосредоточиться - невольно прислушиваюсь к разговорам в летной комнате.
"Сомы хорошо берут на курицу..."
"К черту, - думаю, - надо скорей кончать, есть хочется... Сомы тоже понимают толк в пище..."
"Если нет курицы, они берут и на воробьев, но требуют поджарки..."
"Требуют поджарки! Вот гурманы!"
Я напялил шлемофон и принялся строчить. Только когда закончил - высвободил уши и еще успел узнать, как вел себя сом дальше после жареной дичи.
"Прет лодку к плотине!.. А с берега часовой направляет винтовку: "Стой, стрелять буду! Но сом не слышит, не знает, что впереди запретная зона..."
Грохнул сытый дружный смех. Я крикнул Хапову:
- Больше не могу! Вашего сома бы на обед!
Когда в столовой мы сели за стол, Валентин сказал:
- Она мне отомстила, "восьмидесятка"... За тот разговор. Страшно и неловко вспоминать... Тут на днях "зовет король портного": "Готовься, - говорит, - перегнать "восьмидесятку" на полигон. Там он еще послужит мишенью".
Сказано - сделано. Площадку я знаю. Дал заявку на утро. Думаю: "Зачем брать второго летчика?.. Пятнадцать минут пути".
Стали собираться: Котерев - бортинженер, Руднев - штурман, Юткевич - из электриков и сам четвертый.
Корабль долго стоял без дела, и мы, казалось, очень тщательно осмотрели его. Моторы работают отлично! Даже стало жалко их.
