Георгий Мелихов - Белый Харбин: Середина 20-х
Летом 1923 г., когда я был дома — в Бухэду — и отбывал в обязательную практику по Службе пути, я познакомился со студентом III курса Гришей Барбелюком, тоже отбывающим практику. Он уговорил меня жить в Харбине у них. Так я и прожил в семье Барбелюков до окончания Института в 1925 г.
Иосиф Федорович Барбелюк был машинистом паровоза 1-го класса, его супруга — Евлампия Леонтьевна, дети Гриша и Тамара. Квартира их была на улице, названия которой уже не помню, а находилась она сразу за пешим виадуком, являющимся как бы продолжением Правленской улицы [это 1-я Деповская. — Г. М.].
О семье Покровских.
С Мишей и Сережей я познакомился во время вступительных экзаменов в техникум в 1921 г. Впоследствии мы очень сдружились. Миша был старше меня почти на 3 года, Сережа — на два года. Как-то больше я все же дружил с Мишей, — нас очень сближала любовь к музыке (оперы и симфонические концерты) и обоюдная увлеченность до тонкости разобраться в различных вопросах интереснейших технических наук: сопротивления материалов, статики сооружений, мостов. Оба мы хорошо чертили.
Сережа не увлекался "копанием" в деталях, а сразу, что называется, "брал быка за рога", и пока мы раздумывали, как лучше начать работу, Сережа уже выполнял ее чуть ли не наполовину! Но это, конечно, не значило, что Сережа был верхоглядом, а я с Мишей — тугодумами!
Вся их семья: Николай Павлович, Прасковья Александровна, старший сын Саша, Миша и Сережа прибыли из Благовещенска, где Н. П. был директором гимназии. По прибытии в Харбин Николай Павлович был вначале директором Реального училища, потом директором гимназии им. А. С. Пушкина, а примерно с 1923 г. — директором гимназии им. Д. Л. Хорвата (Модягоу, Старохарбинское шоссе). При гимназии была и их квартира. Н. П. Покровский был из Тульской губернии и окончил Духовную академию.
Миша, Сережа и я очень были заняты работой в институте, и политикой нам некогда было заниматься. Но можно сказать, за всех нас, вместе взятых, ею занимался Александр Покровский. Юрист по образованию, он почти не работал (служил), а "политиканствовал" и, благодаря этому и своему характеру, имел всегда неприятности не только с врагами, но и с единомышленниками. Из-за него в 1935 г. всей семье Покровских пришлось уехать из Харбина на юг Китая, а впоследствии, после многих мытарств, как писал Сережа, — в США.
Прасковья Александровна умерла еще в Харбине в 1933 г., а Николай Павлович — вскоре после выезда из Харбина. Около месяца одного лета Миша и Сережа провели у нас в Бухэду, было очень хорошо! Окончание Института все мы, молодые инженеры, отпраздновали в ресторане "Помпея" (на углу Мещанской и Большого проспекта), а через день Покровские пригласили меня к себе с ночевой: поиграть в преферанс и "попить" наливочки (1-й слив!), которую мастерски готовил Сережа. Приятным сюрпризом было для меня появление утром у Покровских моего папы, приехавшего к окончанию мною института. Его, конечно, оставили обедать, было очень славно и дружно. Миша и Сережа были заядлыми охотниками, но охотиться приходилось редко.
Во времена студенчества мы "подрабатывали": Миша — игрой на корнете (трубе) на катке в оркестре. Сережа и я — репетиторством с учениками средних школ. Это давало даянов 30 в месяц и оправдывало наши расходы на оперу!
Во время работы над дипломными проектами не было времени посещать отличные симфонические концерты в саду Желсоба. Но некоторые вещи мы просто не могли пропустить, и поэтому, натянув брюки и накинув пиджаки, мы (Миша и я) бежали к Желсобу и за изгородью сада, в тени, слушали то, что было нам интересно.
Николай Павлович называл меня "Василий Егорыч" и говаривал: "Да, Василий Егорыч, уж более пуда соли мы вместе съели!" Он не выносил дыма при курении, и мы поэтому курили у них дома в его отсутствие, пуская дым в вытяжную трубу. В то время он не курил уж 35 лет, но как-то сказал, что стоит выпить рюмку-другую водки, как тянет закурить!
После отъезда из Харбина на юг Миша и Сережа заехали ко мне в Синьцзин, где в это время я был на строительстве Вайцзяо бу — министерства иностранных дел империи Маньчжоу-го. Миша позднее прислал мне письмо из Шанхая, а Сережа поехал еще южнее, кажется, в Кантон. Ольга Александровна, жена Сережи, временно оставалась в Харбине и продолжала служить в Германском консульстве машинисткой-стенографисткой. Покуда Миша жил в Шанхае и женился там на Леле Алексеевой, у нас была переписка. Когда же он уехал оттуда, переписка прекратилась и восстановилась, когда он был уже в США.
После 1945 г. связь Маньчжурии с внешним миром прервалась, и письмо от Сережи мы получили, когда опять все нормализовалось. В этом письме Ольга Александровна и Сережа благодарили нас за помощь, которую мы оказывали М. Е. и Ф. И. Обуховым. Тогда же Сережа предложил нам свое поручительство и оформление документов на выезд в США, если такое желание у нас будет! Позднее я написал ему, что мы поедем в СССР, где я думаю быть еще полезным инженером и закончить жизнь на родной земле.
Переписка продолжалась и по приезде в СССР и вот прервалась с 1979—80 гг."…
Теперь еще о некоторых пригородах и районах Харбина того времени. Начну с Гондатьевки.
Здесь в 1924 г. была произведена закладка и построен храм Казанской Божией Матери, вокруг которого должен был вырасти мужской общежительный монастырь, переводимый сюда с Крестовского острова.
До этого времени главной достопримечательностью городка, созданного начальником Земельного отдела КВЖД Н. Л. Гондатти (главной улицей была Татьянинская, названная так в честь его дочери Татьяны), оставался пироксилиновый склад дороги, дважды — в 1922 и 1932 гг. загрязнявший чистую атмосферу Харбина едким дымом, а во второй раз — еще и мощным взрывом хранившихся на складе опасных материалов.
Со времени русско-японской войны здесь оставалось 499 пудов пироксилина, которые бы в случае вполне возможного к 1922 г. самовзрыва смели бы с лица земли не только Гондатьевку, но и все Модягоу и добрую часть Нового Города. В августе Управление дороги приняло решение эти материалы организованно сжечь, что и было выполнено под руководством инженера Колычева. Жизнь всех участников этой опасной операции была застрахована дорогой в 54 тыс. зол. рублей. Вся процедура сжигания прошла вполне успешно.
По-настоящему же этот "пороховой склад" взлетел на воздух перед самым вступлением в Харбин японской армии — 1 марта 1932 г., но об этом — на своем месте.
О Гондатьевке (как тогда писалось это название) в шутливой "Энциклопедии Харбина" было написано: "Гондатьевка. — Богатый поселок, имеющий собственный колодец и электрический фонарь". А о Модягоу в целом говорилось: "Очень благоприятный, чистенький поселок. Даже в дождливое время грязь не выше колен. Славится разведением свиней".
