Иван Стаднюк - Люди не ангелы
Не догадывался Арсентий Никонович, что это уже успел приехать домой Юра, а вместе с ним - Настя Черных.
Вера Николаевна считала, что вопрос женитьбы Юры и Маринки решен окончательно, и встретила Настю с распростертыми объятьями. Юра, увидев мать в добром здравии, смутился, но никаких вопросов задавать не стал; догадался, что родители захотели повидаться с ним.
А Вера Николаевна, дородная и румяная, улыбчивая и предупредительно-внимательная, показывала ошеломленной Насте квартиру, доверительно, со щедрой сладостью в голосе рассказывала, что они с Арсентием со временем уедут в Будомир, а тут останутся хозяйничать Юра и Маринка. В Будомире Хворостянки намерены обзавестись собственным домиком в живописном месте, чтоб лес и речка рядом, и будет тот домик как дача всей их, пока небольшой, хворостянковской династии.
Настя только в кино видела подобные квартиры - с газом, ванной, всякими машинами для стирки и для уборки; даже кофе варит здесь какая-то хитроумная аппаратура. А книг и диковинных безделушек сколько на полках! А картин на стенах! И везде чехлы: на стульях, на тахте, на пианино. Полы отливают янтарным блеском - ходить страшно по ним. Много света и простора. Врывающиеся в раскрытые окна звон трамвая и шум автомобилей тоже казались Насте музыкой.
Только редкие вздохи напоминали, что нет полной радости в осуществляющихся мечтаниях Насти. После того, что случилось в клубе, черный камень не переставал давить ее сердце. Будто в кошмарном сне жила в последнее время. Проснуться бы и узнать, что не было клуба, не было страшных слов Павла Ярчука, не было пепельно-серого, искаженного ужасом лица Маринки, а затем ее страшных беззвучных рыданий дома.
Настя боялась, что дочь лишится рассудка. Да спасибо Юре. Целую неделю долгими часами сидел он возле Маринки, утешая ее, уговаривая. Доказывал, что Маринка не в ответе за отца, что, может, все сказанное Павлом Ярчуком неправда. А если и правда, то за давностью времени не стоит придавать этой правде значения, тем более что власовцы и полицаи, не совершавшие во время войны убийств, уже помилованы государством.
Понимала Настя, что оплакивала Маринка свою любовь к отцу, попранную им же, отцом, оплакивала свою прежнюю жизнь, светлую и чистую, а теперь замутненную позором... Легко ли сознавать, что отец, чей образ, созданный рассказами матери и своей, щедрой на доброту фантазией, с нежностью носила в своем сердце, оказался не героем, а жалким предателем.
И тревога не покидала Настю. В душе она уже раскаивалась, что уехала из дому, оставив Маринку наедине с еще не улежавшейся тяжкой бедой.
В передней раздался сиплый звонок, и Юра, помогавший матери накрывать стол, кинулся к двери. Вошел Арсентий Никонович, держа в руках сверток с бутылками.
- А-а, ты уже прискакал?! - обрадовался он, с любопытством глянув из-за Юры в столовую, где сидела на тахте Настя. - У нас действительно дорогие гости!
Передав Юре бутылки, Арсентий Никонович радушно поздоровался с Настей и, потирая руки, со знанием дела оглядел расставленные на столе закуски:
- Икорка - хорошо!.. Грибочки... лимончик... паштет... сальце... Отлично! Ставь, Юра, коньячок и боржоми, да воздадим хвалу земным благам!
- Может, моей "калиновки" попробуете? - несмело предложила Настя.
- Самогонка? - Арсентий пытливо посмотрел на гостью.
- Настойка, - Настя от смущения опустила глаза. - Калиновая горилка.
- А что? Попробуем!
Вышедшая из кухни Вера Николаевна окинула мужа снисходительно-любящим взглядом и весело пожаловалась ему:
- Настасия Демьяновна не только "калиновки" привезла. Целый чемодан гостинцев: гусь жареный, колбаса домашняя, мед. - И с ласковой укоризной сказала Насте: - Мы ж не в голодном краю живем. Зачем было везти?
- Так полагается, - извиняющимся тоном ответила Настя.
- Это не дело, - покачал головой Арсентий Никонович. - Вы ставите нас в неловкое положение.
- Да мы ж свои люди! Какая неловкость? - Настя смотрела то на Веру Николаевну, то на Арсентия Никоновича с чувством недоумения и легкой обиды.
- Ну, будем садиться за стол, - прервала спор Вера Николаевна и прикрикнула на Арсентия: - Иди мой руки!
Направляясь в ванную комнату, Арсентий Никонович незаметно подмигнул Юре. Юра понял отца и, спросив у матери: "Где штопор?" - вышел из столовой.
В сверкавшей кафельной белизной ванной комнате Арсентий Никонович предусмотрительно пустил воду и зажег газ. А когда зашел, прикрыв за собой дверь, Юра, начал разговор под плеск падающей струи и шум горелки:
- Что тебе известно об отце Маринки?
- Уже прослышал? - Юра с горечью улыбнулся.
- Нам полагается знать все.
- Зачем же тогда спрашиваешь?
- Ты что, маленький?! - Арсентий Никонович смотрел на сына со строгим недоумением. - Если подтвердится, что он власовец, о твоей женитьбе на Маринке не может быть и речи!
Лицо Юры покрылось красными пятнами, а губы мелко задрожали.
- Почему? - чуть слышно спросил он у отца. - Чем же Маринка виновата?
- Не прикидывайся дурачком! - у Арсентия Никоновича даже глаза побелели от негодования. - Если тебе наплевать на то, что у тебя будет жена - дочь изменника Родины, так мне, работнику партийного аппарата, это небезразлично! Шутка ли: Хворостянко породнился с семьей предателя!
- Отец... Но я же люблю ее...
- Понимаю... Надо взять себя в руки. Хочешь - устрою перевод из Кохановки.
- Что ты! Люди засмеют!
- Будто людям нечем заниматься, кроме твоей персоны.
- Ты не прав, папа... Вот я в Кохановке без году неделю побыл, а что-то начинаю понимать. Неправильно мы живем.
- Интересное открытие, - Арсентий Никонович, намыливая руки, бросил на сына саркастический взгляд. - Может, пояснишь?
- Понимаешь, там люди, кажется, меньше всего думают о себе.
- Это мужик-то о себе не думает? - Арсентий Никонович весело захохотал.
- Во всяком случае, так мне кажется. Был я на фермах, на току, на свекловичных полях. И знаешь, как там работают? Будто им это одно удовольствие, хотя к вечеру на свекле бабы еле спины разгибают. Везде смех, песни. Даже если ругают бригадира или председателя - тоже с шуточками. У меня на строительной площадке мужики вроде не работой, а игрой заняты. А над скудными заработками своими только подсмеиваются.
- Привыкли, знают, что шиш получат, - хмуро усмехнулся Арсентий Никонович.
- Может, и так, - Юра пожал плечами. - На меня с недоверием посматривают. Городской, мол.
- Ну, валяй, заслуживай у них доверие, - вытирая вафельным полотенцем руки, Арсентий Никонович смотрел на сына с уничтожающей иронией. - Но их доверие путь в партию и на высокие должности тебе не откроет. За границу ты тоже не ездок со скомканной биографией.
