Вадим Хачиков - Тайна гибели Лермонтова. Все версии
Теперь, покинув Горячеводскую долину, отправимся к подножию Машука, где найдем усадьбу Алексея Федоровича Реброва (1778–1862). Вот уж кого с полным правом можно называть первопоселенцем Кавказских Минеральных Вод! Ведь прибыл он сюда совсем молодым человеком еще в конце XVIII века и навсегда связал свою судьбу с этим краем. Большой знаток Кавказа, Ребров многое сделал для хозяйственного освоения северо-кавказских земель.
В Кисловодске Ребров построил большой дом, где на протяжении нескольких десятилетий останавливались все мало-мальски известные личности, посещавшие кавказские курорты. Широко известен этот дом стал благодаря тому, что был описан в романе М. Ю. Лермонтова, который жил там летом 1837 года. Усадьба Реброва в Пятигорске, располагавшаяся на углу улиц Большой Дворянской и Нижнего переулка (теперь улицы Карла Маркса и Красноармейская), менее известна, хотя людская молва утверждает, что именно в ней останавливался летом 1820 года А. С. Пушкин, приехавший на воды с семейством генерала Раевского.
Что же касается отношений Лермонтова и семьи Ребровых, то тут, конечно, было бы очень заманчиво протянуть ниточку, связывающую их имена, что, кстати сказать, кое-кто и делает. Но послушаем одного из биографов Реброва, В. Смолякова: «Немало читаешь в исследованиях о Реброве, что он был дружен с Лермонтовым, Пушкиным, Раевскими… Скорее, это преувеличение… но, поскольку они жили в его кисловодском доме, боюсь сказать, для него имели интерес как постояльцы. Да и возрастной барьер здесь был помехой, наверное, как и провинциализм Реброва. В многочисленных письмах Реброва нет и намека на какие-то отношения с великими современниками. Думаю, что для него это были просто молодые люди, офицеры и гражданские чины».
Теперь – о дочери Алексея Федоровича, Нимфодоре, более известной под именем Нина. Будучи по возрасту всего на два года старше Лермонтова (родилась в 1812 году), она летом 1837 года вполне могла привлечь внимание Михаила Юрьевича, особенно в Кисловодске, где им довелось жить рядом, в усадьбе ее отца. Не исключено, что ее личность оказала некоторое влияние на создание образа княжны Мери (например, сцена, когда Печорин спускается от Веры и через неплотно задернутые шторы видит сидящую на постели княжну). Вот, пожалуй, и все, что связывало их в реальности.
Зато имена обоих обрели тесную связь в мистификации П. П. Вяземского «Письма Омер де Гелль», где Нина Реброва фигурирует как возлюбленная Лермонтова, на которой он якобы даже собирался жениться. Причем речь идет о 1840 годе, когда Нина Алексеевна уже была замужем за жандармским офицером Юрьевым и имела детей. Придуманную Вяземским историю о соперничестве Ребровой и Омер де Гелль за любовь Лермонтова описал в своей книге биограф Лермонтова П. А. Висковатов, который к тому же перепутал отца Нины с его братом, доктором Я. Ф. Ребровым.
Но мы этой ошибки не допустим, а о докторе Реброве поговорим чуть позже. Сейчас же – знакомство с Василием Дмитриевичем Эрастовым (1814–1903).
На плане Пятигорска начала 30-х годов в соседнем с усадьбой Реброва квартале мы видим пустующий участок. На нем очень скоро появятся дома, построенные этим священником. Пока же недавно приехавший в Пятигорск отец Василий живет с супругой на квартире тут же, неподалеку. Конечно, первопоселенцем Эрастова не назовешь, но старожилом Пятигорска он в конце концов стал.
Более полувека служил о. Василий городу и его жителям – крестил приходящих в этот мир новорожденных, венчал вступавших в семейную жизнь влюбленных, провожал в последний путь умерших, освящал новостройки и открывавшиеся заведения, старался спасти заблудшие души заключенных и проповедовал слово Божие юным школярам. И когда, почти девяностолетним, он скончался, гроб был завален цветами, и на кладбище его провожал чуть ли не весь город. Но всего три месяца спустя, в канун очередной годовщины со дня гибели Лермонтова, когда местная газета начала печатать воспоминания протоиерея Василия Эрастова, редакция не преминула отметить, что «главный их интерес заключается во всем том, что имеет отношение к М. Ю. Лермонтову и к знаменитому отказу о. Эрастова хоронить поэта». Да, именно этим отказом он, в первую очередь, и прославился.
Пытаясь освободиться от своей почти Геростратовой славы, о. Василий писал воспоминания, давал интервью и сам выступал в печати, доказывая, что в июле 1841 года поступил согласно своей совести и долгу священнослужителя и не видит в своем поведении ничего дурного. Но указ Кавказской духовной консистории из найденного в архиве ставропольского кафедрального собора «Дела о погребении Лермонтова» неопровержимо свидетельствует: начатое по доносу второго священника Скорбященской церкви Пятигорска о. Василия Эрастова «Дело» закончилось приговором, согласно которому настоятель пятигорского храма священник Павел Александровский был оштрафован «за проведение в церковном облачении тела поручика Лермонтова». А самого Лермонтова, как значилось в рапорте священника Эрастова, надо было палачу привязать веревкою за ноги, стащить «в бесчестное место» и там закопать.
Откуда такая патологическая ненависть к человеку, которого, по словам самого же Эрастова, он видел всего один раз, да и то мельком? Думается, немаловажную роль тут сыграло происхождение будущего священника. Сын деревенского дьякона, с трудом добившийся священнического сана, он вдруг оказался в вечно праздничной обстановке курорта. Ежедневно, особенно к вечеру, город наполнялся нарядной гуляющей публикой, среди которой выделялись блестящие гвардейские офицеры в ярких мундирах, непринужденно любезничавшие с приезжими и местными дамами.
Дамы, по его собственному признанию, очень волновали молодого человека. И потому в его отношении к приезжим офицерам явно преобладала зависть скромного, небогатого начинающего священника к блестящим сверстникам – баловням судьбы, которым доступны все радости жизни. И, надо полагать, узнав, что среди них особенно выделялся некий Лермонтов, отец Василий, даже не зная его, ощутил особую неприязнь к этому столичному счастливчику. Она многократно усилилась после греховного, с точки зрения ортодокса-священника, поступка – участия в дуэли, на которой он погиб.
Движимый злобой и завистью, Эрастов тут же написал кляузу на своего коллегу и в дальнейшем очень дурно отзывался о погибшем поэте. Даже через полвека после дуэли он говорил И. И. Дроздову, сыну известного пятигорского медика: «Лермонтов был злой, дрянной человек и погиб смертью, причисленной законом к самоубийству». Словом, «смиренный маленький попик», как Эрастов сам себя характеризует, постарался отомстить великому поэту.
