Артем Драбкин - На войне как на войне. «Я помню»
Был у меня и Женя Туркалов, его убил его же родной брат Туркалов, потому что он был большим подлецом, его и так сразу бы арестовали. Он в оккупации убил лесника, который ему браконьерствовать мешал, и вообще по душе нехороший был.
– С питанием ситуация к 1942 году не улучшилась?
– Нет, продолжало быть очень тяжело. У Макарова в отряде большинство уже умерло, сам он стал начальником штаба, Макаров немножко выпивал, приходил к нам в отряд и просил всё спирта, мы давали, он выпивал. А алкоголики ведь больные люди, так он прятал от Северского бутылку и порой говорил:
– Товарищ командир, что-то живот заболел, разрешите, я в кусты побегу?
– Давай. – Он побежит и выпьет из фляжки, Северский как-то унюхал и набросился:
– Ты что, водку пил или срал?
Нашей группе помогало то, что в ней находился отличный охотник Лаврентьев, он даже как-то умудрился лягушку сварить – однажды набрал лягушек, ел и нас угощал, приговаривая:
– Итальянцы жрут лягушек, следовательно, и мы можем есть.
В другой раз Лаврентьев принес обделанную тушу, сказал, что козла убил, мы поели, в конце он обтер губы и сказал:
– Все, больше выть не будет.
– Что значит выть? – удивился Грузинов.
– Да собака у старых казарм вечно воет, теперь не будет.
Ну, тут мы на него набросились:
– Какой же ты мудак, не мог сразу сказать, что мы собаку ели?
Но голод продолжался и зимой 1942/43 года. Собралась у нас группа во главе с Шуваловым и Бережновым, Шувалов был настоящим следопытом, можно выразиться. В феврале 1943 года мы пошли в совхоз, где разводили коней. В группу входили: Шувалов М.М., Бережнов А.Ф., Вихман А.А., Дементьев Н.И., Грузинов Г., Леонтьев С., Полежченко А.С., Пономарев Б., Кособродов К., Бондаренко И., Сомолка Б., Сермуль А.А., Кодаев П., Крапивский И.В., казах Утмашев и Уманский И.
Пришли мы в колхоз, на левой стороне в 200 метрах стояли румыны, а конюшни их на правой стороне. В селе светло от огней домов, мы решили пробраться в дома, покушать хоть, поспать нормально. Но Шувалов сразу говорит:
– Вы что, с ума, что ли, сошли? В 12 километрах немецкие части в Бахчисарае, вас всех наутро перестреляют как куропаток!
Тогда мы вошли в конюшню, где конюхи для нас отобрали 21 лучшую лошадь австрийской породы и сказали нам:
– Вы нас свяжите и кляп нам в рот вставьте, иначе нас расстреляют за помощь партизанам!
Мы их аккуратненько связали, положили на пол конюшни, сели на коней и аллюр три креста. Нам повезло, что как-то не встретились нам на железной дороге посты, и когда за конями шли, и когда с ними возвращались. Когда вышли на опушку леса, сразу одну лошадь убили, крови напились, от нее сразу подъем сил идет. Быстро разделали лошадь, нагрузились вещмешками и пошли в лес. У расположения отряда видим, что постовой Степан Карасдаев обнял дерево, его можно было стукнуть, и он упал бы и не поднялся. Голод был. Раскрыл я перед ним свой мешок, он весь затрясся, как увидел мясо, я его предупредил:
– Степа, осторожно, а то умрешь от переедания! Но он, конечно, все равно много съел. Только к 1943 году с питанием стало получше, мы постоянно отбирали продовольствие у немцев, кроме того, начали летать над нами самолеты и бросать гондолы на парашютах. Причем о прилете самолетов нас заранее предупреждали радиограммой на имя Македонского, в определенном месте мы ждали. Но было и такое, что при выброске продукты повреждались, особенно когда мешки с сухарями сбрасывали. Он летит как бомба, свистит страшно, не дай бог попадешь, убьет на месте. А когда на землю падает, сухари все рассыпаются. Оружие стали на парашютах сбрасывать. Было и такое, что летчики в другое место, чем оговоренное, сбрасывали. Бывало, татары-националисты брали, и однажды, я хорошо помню, связного выбросили на парашюте в зимнее время, он попал на сук. У него была шуба, и распороло ему все страшно, он умер мучительной смертью. А мы искали его, потому что получили до этого радиограмму о том, что его сбросят. И увидели только такую страшную картину.
– Как бы вы оценили комиссара отряда Андрея Сермуля?
– Очень высоко, он начал партизанить с первых дней. Он мотоциклист, в лес приехал на собственном мотоцикле. В первый же день своей партизанской жизни я подружился с Андреем Сермулем. Он был в отряде с истребительного батальона. Но пацан пацаном. Увидел мою бескозырку и предложил меняться. Он мне теплую шапку, а я ему свою бескозырку. На дворе ноябрь, холодно, я, не задумываясь, согласился. Надел его шапку, и так тепло стало. На следующее утро смотрю, идет Андрей, на голове платок, а сверху моя бескозырка. Кто бы мог подумать, что придет время, и я стану командиром самого крупного в Крыму партизанского отряда, а Андрей его комиссаром.
Позже Андрей рассказал мне свою историю – он был сыном латышского каторжанина Андрея Сермуля, которого еще в 1907 году за революционную деятельность царь сослал в Сибирь. После падения царского престола латышская диаспора переманила больного революционера вместе с семьей в Крым. И вот 25 июля 1941 года газета «Красный Крым» поместила короткую заметку: «Рабочий мастерской Симферопольского автомотоклуба комсомолец Андрей подал заявление в горвоенкомат. В нем он горячо просит послать его в действующую армию…» Тогда, в июле 1941 года, военкомат принял заявление молодого электрика, но вместо передовой Андрея отправили с мотоциклом в 3-й партизанский отряд.
– Как обстояло дело с медобслуживанием в отряде?
– Хорошо, могу сказать, что был у меня в отряде отличный фельдшер. Как-то у нас одному партизану оторвало пальцы, я к фельдшеру:
– Надо что-то придумать.
– Сделаем, командир.
Врезал раненый стакан самогонки, фельдшер тем временем ножовку завел, и ее самогонкой промыл, все в порядке. Раненый стиснул зубы, хотя и принял стакан самогонки, ведь больно же, по живому. Но зато операция прошла успешно, и дальше раненый воевал.
– Как поступали с пленными немцами?
– Мы в плен не брали, куда с ними возиться. Как-то во время боя взяли немца, так получилось, что мы отсекли его от основной массы немцев, у меня же в отряде был хороший переводчик, но немец сам сразу заявил: «Коммунист! Я коммунист!» Начал плести какую-то чушь, я и не прислушивался, ведь у нас он вынужден был коммунистом представляться. Куда его девать?! Тоже вынуждены были расстрелять.
– С особистом как сложились отношения?
– Был у меня на этой должности майор Уткин, когда пришел в лес к нам, посмотрел, что я молодой, комиссар еще моложе меня, и хотел власть взять в свои руки. Но у него ничего не получилось, мы упорно держались. А однажды он познакомился с женщиной в лагере, с ней отдыхал в шалаше, они топили в землянке буржуйку, и Сермуль высыпал на печку целую кучу патронов. Как пошли патроны взрываться, они вылетели из землянки, как снаряды из пушки. И с тех пор он понял, что с нами шутить нельзя, а лучше дружить. Да и работы в самом отряде ему было не так много – у меня дезертиров почти не было, все были преданные люди. Он в основном занимался работой с агентами в оккупированных деревнях. Не скажу, что он был хорошим работником, была у него какая-то такая наклонность урвать, где что плохо лежит. Он после войны сразу стал начальником Симферопольской тюрьмы, это уже характеризует человека. А вот наша армейская разведка ушами не хлопала, один боец, грек Григорий, рассказал мне такой случай. Он в оккупации делал сапоги, и как-то к нему пришел немец, попросил сапог отремонтировать, и, посмотрев на работу, сказал:
