Игорь Губерман - Книга странствий
Только этот стишок сюда не очень годился, он был - для детей, а мне хотелось попытаться сотворить самостоятельное детское сочинительство. Что оказалось очень непросто, но какое-то количество стишков я всё же накропал. Среди них были даже приличные. Но очень мало. Ибо от приличных исходил явно уловимый запах взрослого сюсюканья, фальшака, подделки. Под детское мечтание, к примеру:
Тихо мелочь я коплю
и расти я не ленюсь,
мотоцикл я куплю
и на бабушке женюсь.
Ради такой продукции не стоило затевать книжку. Интересен был ребёнок, употребляющий все те слова, которые он держит в тайне от своих докучливых предков. Мы с женой как-то услышали такое. Были мы в гостях у приятеля (весь из себя учёный-физик), под весьма культурную женщину канала его жена (с переменным успехом), а ещё был дивный сын лет четырёх-пяти. Его погнали спать, а мы сидели, выпивая и болтая. Вдруг из детской комнаты послышался ангельский голосок ребёнка. Обращаясь к матери, он с укоризной говорил:
- Ложись спать, старая жопа, завтра тебя в садик не добудишься!
И я это запомнил от восторга на всю жизнь. А тут в Израиле мне рассказали историю чуть ли не из Талмуда. Якобы к раввину одному пришла молодая женщина и спросила совета:
- Рабби, - сказала она, - у меня дочери уже двенадцать лет, и я хочу с ней поговорить об отношениях мужчины и женщины.
- Конечно, поговори, - ответил раввин, - только вряд ли ты узнаешь что-нибудь новенькое.
Я сел писать стишки, и вдруг судьба мне явно стала помогать - я делал, по всей видимости, то, что я и должен был делать по её умышлению. Во всяком случае, мне встречные и поперечные подряд стали рассказывать истории про детское всезнание, как бы поощряя будущую книгу.
В одной семье оба родители были врачи. Мать - гинеколог, а отец отоларинголог (то есть ухогорлонос, как писали в советских поликлиниках). И сына лет восьми однажды спросил кто-то, кем он будет, когда вырастет.
- Врачом, только врачом, - ответил мальчик, - как мама.
- А почему не как папа? - спросил этот кто-то.
- А я в ушах ничего не понимаю, - ответил мальчик.
А из какой-то детской группы (с русским языком) вернулась маленькая девочка, и бабушка её спросила, что сегодня им рассказывали в группе.
- Нам рассказывали, - охотно ответила внучка, - и ещё мы обсуждали сами, что маму надо любить всякую. Маму надо любить красивую и некрасивую. Маму надо любить даже, если она старая падла.
Вдруг из Америки пришло письмо. Один знакомый (и не близкий) мне писал, как из детского сада вернулся его пятилетний сын и сразу же пошёл за кресло в угол, куда ставили его обычно в наказание.
- Ты чего туда попёрся? - спросил отец.
- А понимаешь, - объяснил смышлёный сын, - мне рассказали в садике стихотворение, я его тебе прочту, ты всё равно меня сюда поставишь, так я тебе отсюда и прочту.
И дивный прочитал отцу стишок - мне бы такой хоть раз написать:
Уронили мишку на пол,
оторвали мишке хер,
всё равно его не брошу,
он теперь пенсионер.
А молодая женщина мне рассказала о своей растерянности и ужасе, который охватил ее, когда пятилетняя дочь спросила простодушно и доверчиво:
- А мамочка, вы с папой тоже еблитесь?
Итак, я сел писать заведомые иллюстрации к заведомо прекрасным будущим рисункам Саши Окуня. Я знал, с чего начну, - конечно, с детского хулиганства, ибо это - несомненная и сладостная игра.
* * *
Я сегодня видел с крыши
много дядей, тёть и кошку,
будь немного я повыше,
я б точней метал картошку.
* * *
Тот гость у нас бы жил и жил,
но я не знаю кто
вчера лягушку положил
ему в карман пальто.
* * *
Ныл с утра дырявый зуб
и, чтоб легче было,
кинул я соседке в суп
маленькое мыло.
* * *
Я купил коробку кнопок
и украл с витрины клей
хватит этого для попок
всех моих учителей.
* * *
Лился дождик монотонно,
скучно было жить на свете,
как пописал я с балкона,
так никто и не заметил.
Даже один чисто еврейский стих я умудрился накропать в возможном детском варианте:
* * *
Когда все дружки мои
молоко у мам сосали,
всё я делал, как они,
но уже мечтал о сале.
А мечты, переживания, обиды - всё ведь по-иному, чем у нас, должно происходить у этих мелких, но уже с несомненностью человеков, думал я, и тень Барто с неслышным осуждением стояла за моей спиной.
Со мной поссорилась подружка,
и дни мои теперь пусты,
а ей приснится пусть лягушка,
ангина, мыши и глисты.
* * *
Ты теки, моя слеза,
очень больно папа высек,
папе зря я рассказал
все названия пиписек.
* * *
Сегодня взрослые опять о
чём-то спорили отчаянно,
и зря меня прогнали спать
за то, что пукнул я нечаянно.
* * *
Света лунного дорожка
красит стену надо мной,
потерплю ещё немножко
и сожгу свой дом родной.
* * *
Рано мне пока жениться,
очень мало мне годов,
я хочу летать, как птица,
чтобы какать с проводов.
Мне предстояло написать о детской несомненной наблюдательности, ибо видят они и слышат - много более, чем мы предполагаем.
* * *
Папа маму раз обидел,
оба жутко злились,
а потом я ночью видел,
как они мирились.
* * *
Папа маме не соврал,
он на встрече коллектива,
он из тумбочки забрал
два цветных презерватива.
* * *
Я услышал ветки хруст,
я увидел ноги тётки,
тётка писала под куст
из большой сапожной щётки.
* * *
А пока шептал уныло
папа мне про баю-бай,
мама гостю говорила,
что наш папа - разъебай.
А познание мира, неотрывное от фантазии и хулиганства? Только тут, хочу признаться, было мне намного легче, ибо у меня, седого дурака, такое же точно восприятие, как у тех, кого хотел я имитировать.
* * *
