Феликс Юсупов - Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова
Горячо и тепло распростились; граф Сумароков с первым поездом выехал в Москву и далее в имение; сообщить я успел только по телефону домой и поспешил выехать на фронт, только великий князь остался в Петрограде ждать дальнейших событий». (Пуришкевич В. Дневник «Как я убивал Распутина». М., 1990. С. 94–97)
Эти сведения, вероятно, были придуманы В.М. Пуришкевичем с только ему одному понятными целями. В исторических источниках имеются другие сведения об его встрече с министром юстиции, но уже другим. Буквально через несколько дней после Февральского переворота, рассказывал ведавшему уголовным розыском Российской империи А.Ф. Кошко прокурор Петроградского окружного суда Ф.Ф. Нандельштедт, тот «заехал в министерство юстиции, где в приемной у Керенского застал немало публики. Каково было его удивление, когда среди присутствующих он заметил и Пуришкевича. Последний, одетый в походную форму, галифе и френч, с Владимиром с мечами на шее, расхаживал по приемной, дожидаясь своей очереди. У прокурора мелькнула мысль, уж не думает ли Пуришкевич занять какой-либо пост в министерстве юстиции? Но, наведя справку у начальника отделения, узнал, что Пуришкевич приезжал к Керенскому все по тому же делу Распутина. В каких тонах велась беседа этих двух политических полюсов – неизвестно, но следствием ее было распоряжение Временного правительства о полном прекращении дела…» (Кошко А.Ф. Очерки уголовного мира Царской России. Т. II. Париж, 1929. С. 134)
В министерстве, как и в градоначальстве, царило большое волнение. У министра сидел прокурор, с которым я столкнулся в дверях, входя в кабинет министра, причем прокурор посмотрел на меня с нескрываемым любопытством.
Это был С.В. Завадский (1871–1925), который состоял в должности прокурора петроградской судебной палаты. Ему было поручено «дело об убийстве Григория Распутина». Позднее были опубликованы его воспоминания: «На великом изломе. (Дело об убийстве Распутина)» в «Архиве русской революции». Т. 8. Берлин, 1923.
Прокурор С.В. Завадский описал это свидание:
«Когда мы вошли в бильярдную, которая в казенной квартире министра юстиции служила приемной, будучи расположена перед дверьми большого министерского кабинета, там нервно шагал из угла в угол молодой военный, в котором я по Серовскому портрету тотчас признал князя Юсупова. Услышав, как я говорил курьеру, чтобы министру было доложено о прибытии прокуроров палаты и суда, князь Юсупов направился ко мне и, глядя на меня возбужденными глазами, горевшими на поразительно бледном лице, произнес (голосом он владел вполне):
– Мы с вами, видимо, по одному делу. Позвольте представиться – князь Юсупов.
Называя себя в ответ и знакомя с ним прокурора суда, я не мог не чувствовать крайнего удивления: речь спокойная, а выдает себя всем поведением. Стал ли бы он метаться по властям, для него таким мелким, ничтожным, если бы ничего за собою не знал? Мог ли бы он, будучи непричастным к преступлению, обмолвиться словом “представиться”, обращаясь к какому-то прокурору палаты?
Сущность объяснений, данных князем Юсуповым министру, сводится к следующему: князь Юсупов поражен и взволнован, что его заподозрили в убийстве Распутина, которого он эту ночь и не видел. У него во дворце вчера собрались несколько знакомых; дам он не хотел бы назвать, а из мужчин были Пуришкевич и великий князь Дмитрий Павлович. Ночью звонил во дворец по телефону Распутин и звал князя Юсупова к цыганам, но он не мог покинуть гостей и отказался, чем рассердил Распутина. Великий князь, уезжая домой, застрелил на дворе собаку, и этот выстрел услышал городовой.
Каков был в передаче кн. Юсупова разговор городового с Пуришкевичем, я, к сожалению, совершенно не помню.
После того, как князь Юсупов удалился, министр решительно объявил мне, что он безоговорочно верит “молодому человеку”. И тут я не нашел в себе силы возражать, хотя ни на волос “молодому человеку” не верил; но лихо беды начало, а там уж само катится». (Завадский С.В. На великом изломе. / Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. Т. 4. М., 1997. С. 235–236)
Министра юстиции я видел впервые, и он сразу мне понравился. Это был худощавый старик с седыми волосами и бородой, с приятным лицом и мягким голосом.
Я ему объяснил причину моего приезда и по его просьбе повторил опять с самого начала и со всеми подробностями заученную историю. Когда я в моем рассказе коснулся разговора Пуришкевича с городовым, Макаров меня остановил:
– Я Владимира Митрофановича хорошо знаю и знаю также, что он никогда не пьет. Если не ошибаюсь, он даже член Общества трезвости.
– Могу уверить вас, – ответил я, – что на этот раз Владимир Митрофанович изменил себе и своему обществу, если он в таковом состоит членом, как вы говорите. Ему было трудно отказаться от вина, так как я справлял новоселье, и мы все уговорили его выпить с нами, а с непривычки несколько рюмок сильно на него подействовали.
Закончив мои объяснения, я спросил министра, обеспечены ли мои служащие от дальнейших допросов и каких-либо неприятностей, так как они все волнуются за свою судьбу в виду моего отъезда сегодня вечером в Крым.
Он меня успокоил, сказав, что, по всей вероятности, полицейские власти ограничатся сделанным уже допросом. Со своей стороны он обещал не допускать в нашем доме каких-либо обысков и не придавать значения городским слухам и сплетням.
Прощаясь со мной, министр на мой вопрос, могу ли я покинуть Петербург, ответил утвердительно. Провожая меня, он еще раз выразил сожаление, что из-за такого недоразумения у меня столько хлопот и неприятностей.
Из Министерства юстиции я отправился к моему дяде, председателю Государственной Думы Родзянко. Он и его жена знали о нашем решении покончить с Распутиным и ждали с нетерпением услышать подробности. Войдя к ним в гостиную, я увидел, что они оба взволнованы и о чем-то громко спорят. Моя тетка подошла ко мне со слезами на глазах, обняла и благословила, а Михаил Владимирович своим громовым голосом обратился ко мне со словами одобрения.
По воспоминаниям председателя Государственной Думы М.В. Родзянко события получили общую, политическую окраску, а о свидании с родственником ничего не говорится:
«В ночь на 17 декабря 1916 г. произошло событие, которое по справедливости надо считать началом второй революции – убийство Распутина. Вне всякого сомнения, что главные деятели этого убийства руководились патриотическими целями. Видя, что легальная борьба с опасным временщиком не достигает цели, они решили, что их священный долг – избавить Царскую семью и Россию от окутавшего их гипноза. Но получился обратный результат. Страна увидала, что бороться во имя интересов России можно только террористическими актами, так как законные приемы не приводят к желанным результатам. Участие в убийстве Распутина одного из великих князей, члена Царской фамилии, представителя высшей аристократии и членов Г. Думы как бы подчеркивало такое положение. А сила и значение Распутина как бы подтверждались теми небывалыми репрессиями, которые были применены императором к членам императорской фамилии. Целый ряд великих князей был выслан из столицы в армию и другие места. Было в порядке цензуры воспрещено газетам писать о старце Распутине и вообще о старцах. Но газеты платили штрафы и печатали мельчайшие подробности этого дела.
