Пол Баррел - Королевский долг
И конечно, после моего суда в 2002 году газеты писали: «это полная чушь, что дворецкий мог беседовать с королевой три часа подряд». Королевские эксперты, которые могли только мечтать о такой длительной аудиенции, с экранов телевизоров уверяли, что такая беседа «немыслима», «в высшей степени невероятна» и «является полным вымыслом».
«Даже премьер-министру королева уделяет лишь пятнадцать минут, а потому, сами подумайте, может ли она уделить дворецкому в десять раз больше?» — вопрошал один из бывших королевских слуг.
Газета «Сан», как обычно, «точная» в своих заявлениях, утверждала, что аудиенция длилась три минуты, по крайней мере, не больше часа.
Тогда Букингемский дворец решил прояснить этот момент и открыть публике правду. Королева сказала, что, насколько она помнит, «встреча длилась как минимум полтора часа».
Как бы там ни было, мы довольно долго простояли с ней и проговорили. Мне даже подумалось, что вернулись те времена, когда я кормил ее собак и мы по-дружески болтали.
Конечно, мы много говорили о принцессе. Я сказал королеве, что принц Чарльз был единственным, кого принцесса по-настоящему любила. Я знал, о чем говорю: принцесса сама об этом писала в феврале 1996 года. Когда мы заговорили о принцессе, общий тон разговора изменился. Я чувствовал, что королеве хотелось вернуть прошлое.
— Я так много раз пыталась протянуть Диане руку помощи. Ты не представляешь, Пол, сколько я написала ей писем.
Тут я вспомнил, как принцесса, сидя на лестнице или в гостиной, читала мне эти проникнутые любовью и заботой письма из Букингемского дворца или Виндзорского замка.
— Представляю, Ваше Величество. Я видел эти письма. Принцесса всегда на них отвечала. Но беда была в том, что вы говорили на черно-белом языке, а принцесса — на многоцветном.
Я имел в виду, что они принадлежали к разным поколениям, и, естественно, говорили на разных языках.
Впервые в жизни мне захотелось подойти к королеве и обнять ее. Но она — не принцесса, и с ней такое было немыслимо. Поэтому я просто стоял, слушал и думал о том, что, если бы британский народ увидел, с какой подлинной теплотой относилась королева к принцессе, никаких сплетен о плохих отношениях между ними не возникло бы.
Я вспомнил одно из писем, которое оставила мне принцесса:
Мне хотелось бы обнять свою свекровь.
И сейчас я своими глазами видел, что королева беспокоилась о принцессе как любящая свекровь, а не как недосягаемый монарх. Королева действительно пыталась ей помочь, и моя хозяйка об этом знала. Именно поэтому она никогда не считала своими врагами ни королеву, ни герцога Эдинбургского.
Королева все это понимала, однако добавила: «Но что бы я ни делала, она либо неправильно меня понимала, либо встречала мои действия враждебно как неуместные». Было видно, как это печалит королеву. «А ведь я просто пыталась ей помочь».
Беседа приближалась к концу, но на прощание королева, глядя на меня поверх очков, сказала еще одну вещь-«Будь осторожен, Пол. Ни один не был так близок к королевской семье, как ты. В нашей стране есть такие силы о которых ни ты, ни я не имеем понятия», — и она выразительно на меня посмотрела. Ее взгляд спрашивал: «Ты понял?».
— Хорошо, рада была с тобой поговорить, Пол, — закончила она. — Держи меня в курсе твоей деятельности, хорошо? А мне давно пора вести собак на прогулку.
Мы пожали друг другу руки. Я поклонился и вышел.
После моего процесса, когда я рассказал об этой встрече с королевой, было много разговоров относительно того, что могло означать «Будь осторожен», и вообще, могла ли королева такое сказать. Так что же она имела йФиду? Я знал только то, что она сказала. Она не пояснила и никак не уточнила свое предупреждение. Более того, в ее предупреждении не было ничего театрального. Тогда я решил просто принять к сведению то, что услышал. Она велела мне быть осторожным, и я буду осторожным — вот к какому выводу я пришел. Я так понял, что она предостерегала меня не от кого-то конкретно, она хотела, чтобы я вел себя осторожнее со всеми без исключения, потому что никто не понимал сложность положения, в котором я оказался, лучше, чем королева, и никто, лучше, чем она, не знал, насколько я был близок к принцессе.
Ее слова о том, что «в нашей стране есть такие силы, о которых ни ты, ни я не имеем понятия» не раз всплывали у меня в памяти. И, честно говоря, очень меня беспокоили. Королева могла иметь в виду медиамагнатов, которые не раз уничтожали человека одним своим словом. Она могла намекать на так называемый «истеблишмент» — невидимую и не имеющую четких границ сеть социальных групп, которой правят сильные мира сего. Она могла иметь в виду службу государственной безопасности и военной разведки MI5, о тайной деятельности которой королева, без сомнения, не имеет понятия. Но зато она точно знает, что это могущественная организация, имеющая «лицензию» на любые действия, которые сочтет необходимыми для блага государства и монархии.
Что бы ни имела в виду королева, я могу сказать только одно: не прошло и четырех лет со времени нашей беседы, как меня арестовали и призвали к суду по обвинению в преступлении, которого я не совершал. Да и само обвинение не выдерживало никакой критики. Речь, конечно, шла не о краже, всех гораздо больше беспокоили тайны принцессы. Кто в них посвящен? Что это за тайны? Но, по совести, я не могу сказать, что именно имела в виду королева. Я сотни раз ругал себя за то, что не спросил об этом тогда же. Но ничего не поделаешь, и теперь я, так же как и вы, могу только гадать. Кому, как не мне, знать, насколько важная информация хранится в моей голове. Когда принцесса решила мне довериться, она хотела, чтобы я стал хранителем важных исторических сведений о ней. Я был для нее независимым свидетелем, как и «читчиком» почти всех писем, какие она получала или отправляла. Я видел бумаги, касающиеся ее развода, я видел ее завещание.
Она жаловалась мне, что за ней постоянно следят. Естественно, что с того самого момента, как она вышла замуж за принца Чарльза, все ее телефонные разговоры прослушивались, а все контакты проверялись. Это обычное дело — точно так же прослушивают и телефоны всех членов королевской семьи, а также правительственных чиновников. И принцесса это знала. В этом смысле «силы» делали свое дело все время, пока я служил в Хайгроуве и в Кенсингтонском дворце. Она не раз говорила мне об этом и тоже просила быть осторожным. Пожалуй, это было единственное, что не нравилось принцессе в Кенсингтонском дворце: здесь она чувствовала, что ее все время подслушивают, что за ней все время следят. Поэтому, а также по ряду других причин, она и пыталась отказаться от охраны. Она не доверяла полиции как инструменту наведения порядка в государстве. И, честно говоря, она вообще подозрительно относилась ко всему, что имело отношение к государству.
