Владимир Голяховский - Американский доктор из России, или История успеха
Хоть и звучало излишне патетично, но было в этом зерно истины. Немногим докторам-иммигрантам удается внедриться в американскую медицину, чтобы как-то повлиять на нее. Мне повезло, и я настолько хорошо сработался с американцами. Но с недавних пор Виктор стал стареть, и его энтузиазм к илизаровским операциям поостыл. Он иногда поговаривал, что собирается уйти с поста директора, но хочет остатся номинальным Президентом госпиталя. А у меня энтузиазма было с избытком, и я даже стал обдумывать планы расширения моего отдела.
Вскоре после того, как я съездил в Индию, Виктор, вроде бы невзначай, сказал мне:
— Госпиталь получил крупное пожертвование, мы решили на эти деньги преобразовать илизаровский отдел в специальный Центр по удлинению костей.
— Хорошая идея, Виктор, — ответил я.
— Не просто хорошая идея… — он самодовольно улыбнулся.
Фактически это было всего лишь сменой вывески с привлечением дополнительных средств. Но звучало, как веская поддержка того, чем я давно занимался. И я ждал, что Виктор дальше скажет — а именно, кто возглавит Центр? Извиняющимся тоном и скороговоркой Виктор сказал:
— Мы решили поставить директором Центра доктора Гранта.
На сей раз я не мог сказать ему: «Хорошая идея». Грант то, что называется, «тугодум». Он интересовался илизаровским методом, но я видел по совместной работе и его операциям, что основы илизаровского метода Грант понимал плохо. Почему теперь ему передают дирижерскую палочку? Виктор говорил «мы» — очевидно, это было не его личное решение, а Совета попечителей. Меня они знали плохо, поэтому вполне могли счесть, что директором Центра лучше поставить американца, а не иммигранта с акцентом, да к тому же немолодого. Скорее всего Виктор отстаивал мою кандидатуру, но вынужден был уступить. Я ждал, какая функция отведена мне. Заместитель директора? Что ж, официально я могу играть и «вторую скрипку», это все равно даст мне возможность продолжать работу с прежней интенсивностью. Но все тем же извиняющимся тоном Виктор произнес:
— Ты будешь консультантом, — и примирительно добавил: — Но при этом ты остаешься директором русской клиники и можешь лечить своих пациентов, как считаешь нужным… и илизаровскими операциями тоже.
Я постарался не подать вида, что огорчен. Удар по личному престижу — не главное: я предчувствовал, что Грант может легко развалить то, что мы с Френкелем создавали несколько лет. Мои мысли, очевидно, были написаны на лице, и Виктор сказал:
— Грант хороший администратор.
Этого я в нем тоже не замечал. Но не было смысла возражать. Я лишь сказал:
— Не думаю, чтобы Грант нуждался в моих консультациях.
— Почему? Он понимает, что знает и умеет меньше тебя.
Вот и подтверждение моих догадок: позицию директора отдали не знающему иммигранту, а малознающему американцу. В научные дела явно вмешалась политика.
— Во всяком случае, сам я навязываться Гранту не собираюсь. Есть хорошая русская поговорка военных лет: «Ни на что не напрашивайся, ни от чего не отказывайся».
— Как? Повтори. Почему так?
— На войне никто не знает, где его подстерегает пуля. Если сам напросишься идти в разведку из окопа — можно получить пулю в лоб. Если отказаться вылезти из окопа — артиллерийский снаряд может попасть в окоп. Так что выход один: ни на что не напрашиваться и ни от чего не отказываться. И я тоже не знаю, где ждать пулю.
Виктор любил острое словцо, но больше говорить не хотел.
Как я и предполагал, Грант ко мне за консультациями не обращался. И я к нему с советами не лез. Каждый из нас делал теперь илизаровские операции порознь, ничего не обсуждая друг с другом. Но у нас был общий помощник Аркадий Бляхер. Его недавно взяли на работу техником, хотя, как я говорил, у него был очень плохой английский. Теперь мне стало ясно, почему поспешили его взять: он знал тонкости илизаровских операций и нужен был для помощи Гранту.
Аркадий с самого начала отличался от Лени Селя, который целеустремленно шел к цели — сдать врачебный экзамен. Аркадий любил рассказывать истории, а поскольку американцы его не понимали, он рассказывал их нам с Изабеллой. В основе большинства его историй лежала любовь к блондинкам, к водке «Абсолют» и к бане. Казалось, что о предстоящем экзамене он думал гораздо меньше.
— Аркадий, вы должны много читать и вслушиваться в то, что говорят американцы. И я тоже так начинал.
— Да я стараюсь. Но вот, тыры-пыры, поди ж ты, медленно получается.
Как с ним общался Грант, я не представлял. Но видел, что Аркадию работать с ним не нравится: он приходил с каждой операции расстроенный и жаловался, что у них в Кургане все делали не так:
— За такую работу старик нас бы выгнал. Не знаю, это по-американски?
Из любопытства я спрашивал:
— Как прошла последняя операция?
— А чего говорить? Что накануне сделали, на следующий день переделывали. Я пытался ему внушить, мол, тыры-пыры. Но ой мне тоже, по-своему, тыры-пыры. Понимать не хочет. И на следующий день все приходится переделывать, тыры-пыры… И операций все меньше и меньше.
Я с грустью наблюдал, как постепенно гибло мое дело. Но с Виктором я на эту тему больше никогда не разговаривал. А он как будто и не замечал происходящего. Или не хотел замечать. Он окончательно решил уходить с директорства и передавал дела другому.
Как раз в то время нам с ним пришла повестка в гражданский суд: судить нас собирался бывший пациент Виктора карлик Гизай. В обвинение были внесены имена всех докторов и даже сестер, которые участвовали в его лечении пять лет назад. Но главными обвиняемыми были мы с Виктором. В иске мы фигурировали как «хирурги-бандиты», там утверждалось, что мы были преступно невнимательны и неквалифицированны, применили неправильный метод лечения, что, кроме мук, больному ничего не дало. За это Гизай теперь требовал с нас ни много ни мало как… сто сорок миллионов долларов.
Я уже по опыту знал, что завышенные штрафы — забота адвокатов, поэтому не испугался, как в первый раз. Я вспомнил всю историю лечения Гизая. С самого начала вокруг него была создана атмосфера ажиотажа, Виктор опрометчиво наобещал его родителям слишком большое удлинение ног, а родители по секрету от нас давали Гизаю в качестве болеутоляющего наркотики, так что у него начинались судороги, и мы опять клали его в госпиталь. Я вспомнил, как организовал для него консультацию Илизарова и он дал свои рекомендации, а родители им не последовали.
Мы уже давно ничего не знали о Гизае — каково его состояние теперь? Наш адвокат Тед Розенцвейг встречался с его адвокатом и узнал, что Гизай почти не может ходить и ездит в инвалидном кресле, но он поступил в колледж. А родители его развелись; мать вышла замуж за богача — нашла то, что хотела.
